Когда тебе пятнадцать

Когда Костя в нижнем углу большущей доски впервые увидел свое объявление, напечатанное неясным шрифтом, на квадратике бумаги меньше половинки тетрадного листа, увидел его среди множества других таких же квадратиков, то здорово усомнился — обратит ли кто внимание на их предложение.

Однако обратили. В течение трех-четырех дней у них на квартире перебывало довольно много людей. Но сказать, что их приход сулил какие-то реальные шансы на обмен, было бы рискованным. В квартире они долго не задерживались. Бросали мимолетный взгляд на комнаты, тесную прихожую, со щелями, с облупившейся краской полы и спешили удалиться.

— Пустое это дело, — в который раз повторяла Анна Ивановна. — Были бы комнаты раздельные да кухня большая, как у нашей закройщицы — там хоть пошивочный цех открывай, — тогда бы и обменщики сразу набежали.

А потом звонки у дверей их квартиры почти не раздавалась. Видимо, постоянные посетители мест, где вывешивались объявления, или, как еще называли, «биржи», уже знали, что из себя представляет квартира на Димитрова, и она их больше не интересовала.

Таня и Костя это ясно поняли, когда сами пошли на «биржу» и случайно услышали разговор двух женщин. Одна из них, высокая, с блокнотиком, просматривая объявления, спросила: «Что это за двухкомнатная на Димитрова, тридцать шесть?» — «А, — махнула рукой вторая, в очках, — и смотреть, говорят, нечего. Только что район хороший».

Таня даже обиделась, услышав такое.

— Напрасно вы так, — сказала она. — Комнаты там сухие, теплые. Дом кирпичный. Прекрасная звукоизоляция. И улица очень зеленая.

— Сама, что ли, ходила? — спросила высокая, с блокнотиком.

— Ходила! — с вызовом сказала Таня.

— Что же не обменялись?

— Вот и меняем.

— А, — догадалась очкастая, — потому и расхваливаете!

— Зачем ты? — поморщился Костя, когда женщины отошли.

— Вот и в объявлении надо было все это написать, — сказала Таня.

— Нигде же про такое не пишут.

— То-то и плохо. — Таня вздохнула и достала карандаш. — Попробуем сами куда-нибудь сходить. Видишь, сколько предложений.

Списали три адреса. Первый рядом, на соседней улице. Отыскали дом, подъезд, поднялись на четвертый этаж.

Защелку на замке открыла белая, как лунь, старушка. Цепочку не сняла. Объяснили: так, мол, и так, пришли по объявлению. Старушка слушала их терпеливо, пока про этаж не сказали.

— Ни, ни, ни! И сама поки ходячая. В магазин или еще куда — все сама. Да ноги, вот беда, не слушають. На каждом этажу отдыхаю. Сноха только на второй этаж велить менять.

Цепочку старушка так и не сняла.

По следующему адресу добирались на трамвае. Дом в двенадцать этажей, как у Тани.

— Здесь нам повезет! — оживилась она.

Лифт резво вознес их на десятый этаж.

— Смотри, мусоропровод, как и у нас! — обрадовалась Таня. — Постучи по дереву. Примета такая. Я загадала.

Широкая площадка с большим окном и мусоропровод понравились Косте. И перила ровные, крашеные. По ним и постучал согнутым пальцем. Не жалко.

Нет, и примета не оправдалась. Усатый парень в синих джинсах в квартиру их не пригласил. Вышел на площадку, спросил, прикрыв один глаз:

— Какая улица?.. А, знаю. Информируйте дальше…

Выслушав подробную «информацию» Тани о теплых комнатах, кирпичных стенах, превосходной звукоизоляции и многом еще другом, чего не напишешь в коротком объявлении, парень взялся за ручку двери:

— Спасибо!

— Что спасибо? — опешила Таня.

— Не подходит.

Опускаясь в кабине лифта, Костя сумрачно сказал:

— Так месяц можно ходить.

Таня ничего не ответила. Энтузиазм ее упал до нулевой отметки. А потом взяла себя в руки, отругала за малодушие и настояла — попытать счастья по третьему адресу.

Бесполезно. Через час они вышли из подъезда пятиэтажного дома по улице Серова совершенно подавленные и униженные. По намекам женщины с красным, потным лицом (от нее и вином попахивало) они поняли, что если, мол, их родители всерьез заинтересуются ее квартирой («Посмотрите, — расхваливала она, — не квартира, а игрушка, раздельные комнаты, горячая вода!»), то надо;., приплатить. Сколько?

— А вот, — пьяненько хихикнула женщина, — машину «Жигули» распилить — одной половины мне и хватит…

На другой день Таня пришла к бабушке и без всякого юмора, с грустным лицом рассказала о вчерашних бесплодных скитаниях.

— Да, жизнь, Танечка, посложней, чем в школе вас учат. Всякое в ней. И хорошее, и плохое переплелось. Но веры в доброе и хорошее терять никак не надо. Его больше, чем зла. Ты уж мне поверь, шестьдесят лет живу, чего не повидала.

— И я так считаю, — сказала Таня. — Но все равно больно, когда сталкиваешься с чем-то таким…

— Что больно — хорошо. Какая ж доброта и любовь без боли? Только у подлецов да негодяев, может, ни о чем душа не болит.

— Что же с обменом-то делать? — устало спросила Таня. — Костя совсем отчаялся. И мама его рукой махнула. Она ездила к Петру Семеновичу в профилакторий. Работает он, как и раньше, слесарем. Выглядит будто лучше. Часть денег, которые зарабатывает, домой будут им пересылать.

— Видишь, как хорошо налаживается, — сказала Татьяна Сергеевна. — Может, и с обменом что выйдет. Люди, бывает, годами ищут.