Читаем Когда ты была рыбкой, головастиком - я... полностью

1. Обе альтернативы должны быть достаточно правдоподобны и реальны, чтобы вы по-настоящему могли избрать ту или другую. Во что поверить — что Земля круглая или что она плоская? Когда-то это был живой выбор. Теперь же он мертв, и это касается всех нас, кроме разве что кучки невежественных протестантских фундаменталистов. Верить ли, что преподобный Мун является новым Мессией? Для некоторых наивных молодых людей это живой выбор, но для большинства из нас — нет. Провести ли вам следующий отпуск в Индианаполисе? Этот выбор не является живым, если у вас нет причины или желания туда отправляться.

2. Выбор должен быть вынужденным и неизбежным. Он должен представлять собой явный случай «или — или» (по излюбленному выражению Кьеркегора). Джеймс приводит скромный контрпример: допустим, вы раздумываете, как вам выходить на улицу — с зонтом или без. Вы можете избежать выбора, попросту оставшись дома. Кем становиться — сайентологом или мунитом? Очевидно, что вы не обязаны непременно вступать в какую-то из этих сект. Но выбор между тем, голосовать за кандидата X или не голосовать за него, относится к категории «или — или».

3. Альтернативы должны касаться чего-то важного, а не тривиального. Следует ли вам съесть на завтрак яйцо? Первым двум критериям такой выбор удовлетворяет, но не является живым, так как обе альтернативы подразумевают чересчур незначительные действия. Следует ли вам вступать в брак с определенным человеком? Вот этот вопрос — уже не такой тривиальный.

Идею Джеймса можно изложить просто. Когда мы оказываемся перед живым выбором и когда у нас нет достаточных оснований принять рациональное решение, нам остается принять решение эмоционально — руководствуясь указаниями своей «чувственной природы», как называет это Джеймс. Кто станет отрицать, что, когда на нас обрушивается необходимость принять важное решение и голова этого сделать не может, в дело должно вступить сердце? Но Джеймс идет еще дальше. Он говорит, что, позволяя сердцу взять решение на себя, мы не совершаем ничего иррационального или абсурдного.

Вопрос «Существует ли Бог?» встает перед многими людьми (возможно, перед большинством) как выбор живой. И мы вынуждены этот выбор делать — в том смысле, что мы либо верим, либо нет, третьего не дано. Агностик может не настаивать на том, что Бога нет, но он все равно уже воспользовался своим правом выбора, остановившись на «не верить». Джеймс то и дело уподобляет агностика человеку, который отказывается воспрепятствовать убийству, которое совершают у него на глазах, или вычерпать воду из тонущего корабля, или спасти кому-то жизнь, перепрыгнув через расщелину. Метафоры чересчур мелодраматичны и уничижительны, однако главная мысль — вполне здравая. Если вы избегаете принимать эмоциональное решение по поводу какого-то живого выбора (когда для определенного вывода нет оснований), это само по себе является эмоциональным решением, которое может иметь серьезнейшие последствия. Подобно Кьеркегору, Джеймс говорит о вере как о «прыжке во тьму». Это прыжок через пропасть, на свой страх и риск. Конечно, надо быть дураком, чтобы совершить такой прыжок без всяких на то причин, однако если причин нет, выбор не является живым. Джеймс подчеркивает: решая, верить или не верить в Бога, многие люди осуществляют живой выбор, поскольку этот выбор повлияет на то, как они потом будут себя чувствовать и жить.

Перейти на страницу:

Все книги серии Galileo

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука