Когда уходит земной полубог

Комната сия представляла странную смесь старого и нового: в святом углу теплилась лампада перед иконой святого Филиппа, в миру убиенного боярина Колычева, казнённого по указу царя-людодерца Иоанна Грозного. Рядом на стене были развешаны турецкие ятаганы, кривые кавказские кинжалы-бебуты, синевой отливала дамасская сабельная сталь — оружие сие Дмитрий Михайлович собрал в Константинополе, когда был послом в Османской империи. А у другой стены, покрытой версальским гобеленом, стояли клавикорды, доставленные из Англии, наборный италианский шахматный столик, удобные кресла работы знаменитого французского мастера Буля-старшего.

   — Здесь Машенька постаралась! — пояснил Голицын. — Хозяйничала, пока я в Киеве губернаторствовал, вот и накупила новин.

   — Да ещё и сейчас из Парижу шлёт! — успела вставить своё слово Анна Яковлевна.

Между тем подъехали новые гости, и вскоре перед фельдмаршалом щёлкнули шпорами два генерала-соперника: Михайло Голицын и Василий Долгорукий.

Борис Петрович оглядел обоих не без весёлости и подумал, насколько были похожи и не похожи эти генералы-аншефы. «Оба князья: один Гедиминович, другой — Рюрикович, и чины одинаковые, да разные таланты, видать!» — подумал фельдмаршал, отлично знавший способности каждого из генералов.

Василий Владимирович Долгорукий брал во всём настырностью и напором. Вцепится яко бульдог, намертво, ни за что не отпустит. Да и лицом он на английского мопса похож: нос тупой, рот великий, глаза навыкате! Борис Петрович, признаться, открыто недолюбливал сего честолюбца. Хотя и старинной княжеской породы Рюриковых корней, а ведёт себя временами на манер Меншикова. Эвон как на Прут к нему заявился царским погонялой. Поспешай, мол, фельдмаршал, к Дунаю — иначе ждёт тебя опала и царский гнев великий. Ну и поспешили навстречу турецкой западне. Вся армия чуть в полон не попала. Борис Петрович вприщур оглядел Долгорукого: ростом князь Василий — преображенец, не случайно в чине подполковника того полка ходит. Ничего не скажешь — усерден и исполнителен. Но жесток без надобности. На Дону после разгрома булавинцев до сих пор при его имени детки плачут. Додумался же — виселицы с казнёнными казаками вниз по Дону на плотах спускать! Впрочем, предок его, князь Юрий, то же самое супротив разинцев на Волге учинил! За что и прозван был в народе «мясником». Так что это у них, Долгоруких, наследственное — свой же народ беспощадно пытать и вешать. И в армии князя Василия не любят! Это Борис Петрович знал наверное.

А вот другой генерал, князь Михайло Михайлович Голицын, напротив, общий любимец. И виктории за плечами отменные: под Доброй разгромил корпус Рооса, под Лесной со своими семёновцами спас этого хвастуна Меншикова, попятившегося было в лес, под Полтавой водил в бой гвардию, в Финляндии под Пелкиной разбил шведского генерала Армфельда и вышел к заливу Ботникус, Ныне же командует всем десантом, штурмует берега коренной Швеции. Нет, тут не слепое везение счастья, о чём твердят завистники князя Михайлы, — здесь прямой талант и воинский гений!

Борис Петрович с удовольствием воззрился на моложавую, крепкую стать младшего Голицына и вдруг понял: сей счастливец и разобьёт в последний раз шведа и закончит Северную войну! И можно уходить на покой и быть спокойным за армию, когда в ней есть такой генерал, как князь Михайло Голицын!

Между тем в гостиную этакой золочёной версальской стрекозой впорхнул Василий Лукич Долгорукий. Как и другие послы, он был вызван в Москву обязательным царским указом: ведь о судьбе царевича должно было оповестить не только Россию, но и всю Европу. Старшего Голицына Василий Лукич хорошо знал ещё в те годы, когда сам сидел послом в Варшаве, а Дмитрий Михайлович помогал ему войском из Киева супротив шведской партии в Речи Посполитой. И о киевском генерал-губернаторе у него ещё тогда сложилось самое высокое мнение, хотя он несколько и удивился, увидев среди голицынских гостей эту фельдфебельскую дубину — своего сродственника Василия Владимировича Долгорукого. Получив разъяснения от князя Дмитрия, что в Архангельском будут только свои, он никак не ждал, что среди них окажется и этот родственничек. Зато появлению Андрея Артамоновича Матвеева в сём синклите умов он, напротив, совершенно не удивился. Сын знаменитого фаворита царя Алексея, боярина Артамона Матвеева, так же как и Василий Лукич Долгорукий, почти всю свою жизнь был на посольской службе, представляя интересы России в Голландии и Англии, Франции и Австрии. У них с Василием Лукичом были потому не только общие дела, но и общий круг знакомых в Париже, Гааге, Лондоне и Вене.

   — Как там поживает эта великая шельма, банкир Джон Лоу? — сразу спросил Матвеев, словно они только вчера расстались с Василием Лукичом на улице Кенкампуа, где находился банк Лоу.

   — О, бумажные деньги после реформы Лоу ходят во Франции по курсу звонкой монеты. А его компания южных морей приносит огромные прибыли своим акционерам.

   — Как бы эта компания не стала компанией мыльных пузырей! — желчно засмеялся Матвеев.