Когда умирает король

— В детстве ты часами на нее глазела, не оторвать было, — тетя делает глоток, указывая на краснеющую вдалеке ветряную мельницу. — А вон салон Майлы Талвио[10] — самая настоящая достопримечательность Хартолы, — улыбается тетя.

Саана едва успевает смотреть по сторонам. Взрослой она тоже тут бывала, но проездом, вечно спешила, — ничего не замечала. В тетиной гостевой комнатке на верхнем этаже она залечивала сном то стресс, то накатившую печаль. Думала, что в Хартоле и глянуть-то не на что. Наверное, тогда она была по-своему права.

— Оттуда поедем вниз. Посмотрим, получится ли вырулить на приусадебный дворик, — там все равно в такое время никого нет, — с блеском в глазах выкрикивает тетя и ускоряется. Саана смеется ее авантюрному настрою и тоже налегает на педали. Как же хорошо просто ехать на велике по хартольским проселочным дорожкам! Ветхая ветряная мельница, живописные окрестности усадьбы и благоухание свежескошенной травы.

Они въезжают на внутренний приусадебный двор. Там растут шикарные исполинские сосны. Саана никогда таких не видела. Газон пострижен, и вообще заметно, что за участком ухаживают.

— Усадьба Коскипяя. Думаю, уж ее-то ты помнишь с детства, — говорит тетя, а Саана с любопытством оглядывает окрестности. Даже воздух кажется здесь каким-то знакомым, но в то же время пейзажи глядят на нее настороженно, будто чужаками. Наверное, бывала тут с мамой. — Главный дом, тот зеленый, построен в 1820-х годах, когда это были владения рода Тандефельтов. В 1850-х усадьба перешла к роду фон Гердтен, — рассказывает тетя.

Саана любуется зеленой усадьбой, ее крыльцом с массивными колоннами, красными дворовыми постройками. Ее приводят в восторг и пушистые папоротники, и яблони, и домик заведующего музеем. Даже выцветшая и потрескавшаяся зеленая краска на двери. Ей всегда нравились обветшалые двери.

— В семидесятых в дом Ванха-Коскипяя переехал мужчина, его называли Бароном, — сообщает тетя, указывая на желтый дом, что поближе к речке. — Последний из рода фон Райхманнов. «Интерьер главного здания усадьбы наглядно демонстрирует быт восточно-хяменских аристократов XIX века», — тетю не остановить. — Так написано на странице Музея Восточного Хяме. Во мне умирает отличный экскурсовод, скажи? — хихикает тетя, и Саана энергично кивает. Тетя — лучшая.

— На самом деле здесь отличный гид, — с жаром уверяет тетя. — Обязательно сходи на экскурсию, потом еще спасибо скажешь.

Саана жадно оглядывается по сторонам. Старинные усадьбы и дворики рождают в ней необъяснимую тягу к свободе. Как было бы здорово провести беззаботное лето в поместье, целыми днями дефилируя по участку в широкополой шляпе… А что, если эта деревушка снова оживет для Сааны, засияет, как в детстве?

Они оставляют велосипеды на внутреннем дворе усадьбы Коскипяя и отправляются вниз по склону к лениво перекатывающемуся речному порогу. Поток поглаживают серебристые ивы, на берегу мирно пасутся домики и парочка пирсов. Чуть поодаль Саана замечает подвесной мост. Неужели она когда-то перебегала по нему на другую сторону? Из-за водорослей и водяных линий к берегу не подступиться. Ну, по мосту так по мосту. Пройдя между двух каменных столбов-ворот, Саана ступает на жалобно поскрипывающие подвесные дощечки.

— Прислушайся, — шепотом просит тетя, и они на минутку замирают на середине моста. Стоят, не шелохнувшись. Повсюду тишина. Постепенно проступают едва различимые отзвуки. Кукушка кукует где-то вдалеке. Нежно журчит поток. Воркуют дрозды. Мошка попискивает у самого уха. Дорожное эхо, рваный ритм проезжающих мимо машин. Саана опирается на веревочку и пытается разглядеть усадьбу за деревьями. Уже начинают опускаться сумерки, но пока неспешно, словно робея. Прохладная дымка стелется по воде, и в воздухе разливаются влажные ароматы трав и древесины. Восхитительно. Они молчат. Распустившиеся водяные лилии празднично украшают берег. Чуть ниже по реке у самой воды поблескивает одинокий белый цветок.

— Видишь его? — спрашивает Саана, указывая на цветок. Он прямо сияет на темном фоне. — Это такая лилия?

— Это калла, — тихо отвечает тетя. — Они тут не растут.

В глазах Сааны застывает вопрос.

— Тогда как она тут оказалась?

— Время от времени появляется рядом с речным порогом.

— Появляется? — спрашивает Саана, рассматривая белый цветок.

— Калла — подарок маленькой заблудшей душе, — продолжает тетя.

Теперь и Саане хорошо видно, что цветок ниоткуда не растет: кто-то аккуратно приставил его к береговому камню.

— Милая Хелена, — задумчиво произносит тетя, глядя на водные завихрения, темные и такие живые.

— Хелена? — Саана вся внимание.

— Да, та, что однажды была найдена мертвой в этих самых водах.

Экскурсию по Хартоле решено было завершить в одном местном заведении, хотя это был четверг накануне Юханнуса.

— Ну и дыра, — невольно вырывается у Сааны, когда они заходят внутрь.

— Ну, спасибо на добром слове, — вырастает из ниоткуда бармен, и Саане хочется сквозь землю провалиться. Ее слова предназначались для тетиных ушей, и ничьих иных.