Когда выходит отшельник

О сестрах Сеген пока ничего, как будто испарились. В психушках тоже ноль. Как и о брате. Фото улыбающейся Луизы Шеврие на сайтах “Дети прошлых лет” нет. Поищу у зубных врачей в Страсбурге и Ниме. Но их несколько тонн.

Не забудьте о сегодняшнем ужине.

Для дроздов?

Да.

Разве я могу забыть?

Прежде чем взяться за зубных врачей, посмотрите, не подозревали ли кого-нибудь из членов семьи Ковэра-отца в коллаборационизме. Его самого? Его отца или дядю?

Еще одна семейная история?

Несомненно.

Ближе к семи часам вечера двое мужчин позвонили в дверь доктора Ковэра. Адамберг нарочно его не предупредил, и они застали его врасплох за работой.

– Теперь-то что? – недовольно осведомился доктор Ковэр.

– Мы были тут неподалеку, – сообщил Вейренк. – Решили попытать счастья.

– Нам не хватает одной детали, – подхватил Адамберг.

– Ладно, ладно, – согласился доктор, впуская их в дом, и скрылся на кухне, откуда вышел пять минут спустя более оживленный, с полным подносом. – Цейлонский чай или зеленый, кофе, кофе без кофеина, травяной чай, клубничный морс, савойский пирог, – предложил он. – Угощайтесь.

Отказаться значило расстроить доктора, который уже расставил десертные тарелки, чашки и стаканы. Как только он налил кофе Адамбергу, тот сразу же приступил к делу.

– В молодости вы наверняка слышали о девушках, которых отец держал взаперти.

– Ужасное злодейство! Конечно, об этом знал весь город, вся страна! Мы неотступно следили за судебным процессом.

– Значит, вам известно, что отец, Эжен Сеген, сдавал свою младшую дочь молодым насильникам?

Доктор удрученно закивал, всем своим видом показывая, что он как детский психиатр не видит ничего радужного в будущем этой девочки. В то же время Адамберг почувствовал, что доктор едва заметно напрягся, услышав это имя: Сеген.

– Да. Показания брата привели всех в ужас. Напомните, как его звали?

– Энзо.

– Да, точно, Энзо. Отважный молодой человек.

– Чего не скажешь о вашем отце, который сделал все, чтобы скрыть тот факт, что Сеген работал в “Милосердии”. И что он отправлял парней из банды пауков-отшельников насиловать свою дочь. Ему помогал охранник Ландрие.

– Что? – спросил Ковэр с возмущенным видом. – О чем вы говорите?

– О том, что я только что вам сказал. О том, что Сеген работал в “Милосердии”.

– Вы оскорбляете моего отца! Здесь, в этом доме! Пропади все пропадом! Да если бы он знал, чем занимается Сеген с этой бандой пауков-отшельников, он незамедлительно дал бы на них показания!

– Но он этого не сделал.

– Потому что у нас не было никакого Сегена!

– Был, – произнес Вейренк.

– Черт побери, отец ненавидел эту банду маленьких ублюдков, и вы это знаете. Он был хорошим человеком, понимаете? Хорошим человеком!

– Вот именно. Если бы он признал, что по его недосмотру или из-за профессиональной ошибки в стенах приюта орудовал такой тип, как Сеген, это стало бы крахом, бесчестием для “хорошего человека”. Но скорее всего, было еще что-то, из-за чего он не мог рассказать обо всем. И в итоге промолчал и удалил Сегена из своих архивов. А вы, прикрывая тылы, тоже утаили правду.

Доктор, вспотев от негодования, убрал все со стола, даже не дождавшись, пока будет доеден савойский пирог, кое-как свалил все на поднос и разбил блюдце. Полицейским дали понять, что им нечего тут делать.

– Уходите, – проговорил доктор, – уходите!

– Сеген работал здесь, – сказал Вейренк, – он был охранником. Робер Кантен, временный преподаватель катехизиса, – мой дядя. Он мне сказал.

– Ах, вот как? Надо же! Тогда почему он не дал показаний во время суда?

– Ему предложили должность в Канаде, и он уехал. Он ничего не знал о девочках, которых держали в неволе.

– А другие преподаватели? Из каких соображений они промолчали? Почему?!

– Преподаватели приходили только на время занятий, – вмешался Адамберг. – Они не принимали участия в повседневной жизни приюта. Ни один из них не проработал там больше трех лет. После войны, по мере того как заново отстраивались школы, они стремились получить новые назначения – туда, где работать не так тяжело. Они, наверное, знали охранников только в лицо и даже, вероятнее всего, не помнили их имен.

Доктор поднялся и, расхаживая на этот раз медленными шагами, задумчиво потрогал одну щеку, потом другую.

– Это может остаться между нами? – спросил он.

– Да, – твердо проговорил Адамберг. – Слово мужчины.