Коготь и цепь

– Когда стало очевидно, что я больше ничего не могу ей дать, я попросил совета у Ирэн, без разницы, кто это. И сделал, как она сказала: предал Бану снова и бросил в одиночестве. Такого не прощают ни в каком возрасте.

– Жалеешь?

Гор запрокинул голову вверх, осторожно потирая раненую руку: она не скоро вернется в рабочее состояние.

– Бансабира согласилась поехать со мной, потому что я обещал научить ее мстить врагам, а не навязать отношения с мужчиной вдвое старше, чем она сама. Выбирать все равно пришлось бы. Раньше или позже.

Змей опустил голову, поднес перевязанную ладонь чуть ближе к глазам, повертел немного, привлекая внимание альбиноса.

– Прежде ей в голову не могло прийти, что я обычный человек и меня можно убить, – заметил брюнет куда-то в землю, ни к кому конкретно не обращаясь. – Теперь она знает правду.

– Если все, как говоришь, то выбрал ты бесповоротно: тану никогда не увидит в тебе даже друга, – резюмировал Гистасп.

Гор пожал плечами:

– Тогда я буду лучшим из ее врагов.

– Тех, которых ты ее учил убивать?

– Именно.

Гистасп так и не отпил вина из меха, замерев где-то на середине движения. Они с Гором переглянулись, что-то пристально читая в глазах друг друга.

– Тебя не смущает, что ты обсуждаешь таншу с человеком, которого не знаешь?

– Беленький, – повторил недавнюю характеристику Змей. – Или альбинос. Или иногда – белая тень. Так тебя называл в письмах, да и потом при встрече Рамир Внезапный. Один из ближайших и наиболее рассудительных генералов Бану – Гистасп, верно? – Гор покосился, вздернув бровь, играючи. Будто призывая: глянь, я воистину Змей, всемудрый, всезнающий, и мне ничего не стоит передавить тебя кольцами.

Гистасп сглотнул, ощущая, как вдоль позвоночника к основанию черепа подобрался неприятный холодок. Гор поглазел еще немного и отвернулся.

– Я так и не научился жить без нее, – утратив интерес к реакции собеседника, продолжил Змей. – Мне все время нужно знать – где она, с кем, чем живет, чего хочет. И с тех пор, как Рамир впервые написал, что вскоре оставит ее действовать в одиночку, это желание усилилось. Так что ее новый разведчик, как его… с дурацким таким именем… Юдейр вроде… теперь командует моими осведомителями.

Гистасп повел головой, ощущая, как явственно не хватает воздуха в легких.

– Ты так и не ответил на вопрос, – попытался он удержаться за ориентир. – Тану не терпит сплетников, знаешь ли.

– Я не сплетничаю. Я отвечаю на вопросы, которые Бансабира боится задать сама человеку, что сегодня к ней ближе многих других. Когда возникнет необходимость, надеюсь, ты разберешься, что из этого ей стоит знать.

«Ничего», – тут же обрубил Гистасп в мыслях.

– А если я совру? – Альбинос неспешно приподнял подбородок: на его взгляд, высокомерие Змея масштабно преодолевало грань с хамством.

Гор забрал мех с вином, приложился, потом развел руками:

– Значит, соврешь. В конце концов, рядом с ней ты такой же пес, как и я: воешь на луну каждую ночь, но прыгнуть за ней тебе не хватает духу.

Гистасп глубоко вздохнул, ощущая, как настойчиво от раздражения зудит в кулаках и вообще во всем теле. Он решительно поднялся, стараясь скрыть чувства, посмотрел на Гора сверху вниз и обронил будто невзначай:

– Может, и так. Но, на мое счастье, танша очень любит собак.

В следующие дни никаких вестей о самочувствии Алая ясовцам не поступало. Змей бросил силы на изучение гостей, как требовал царь, однако перепоручил заботу наиболее доверенным лицам. Сам всецело сосредоточился на Бану, с которой тренировался ежедневно по шесть, а то и по восемь часов кряду. Он запретил гвардейцам на весь срок пребывания ясовцев в Аттаре являться на тренировочную площадку, которую облюбовали они с бывшей ученицей. Бану отдала такое же распоряжение, и теперь их единственным зрителем был Гистасп, который приходил всегда с мехом, бальзамами, иголками, нитками, сменной одеждой, что пригождались не всегда, но регулярно. В оказании помощи он участия не принимал, но кто-то же должен был носить все это добро! Поэтому был рядом и каждый день говорил Змею, что «завтра тану точно не придет». На это Гор отвечал, что «придет обязательно», потому что «я знаю ее предел лучше, чем любой из вас».

И Бану приходила. Хотя, конечно, Гор понимал, что ежедневные чрезмерные встряски не пойдут на пользу и двужильной танше. Поэтому временами бывал куда осторожнее, чем в первую схватку.

Джайя больше не посещала «диких игрищ», и Дан как-то подозрительно часто терся рядом с ней. Бансабире это жутко не нравилось, пару раз она ловила подчиненного и со всей строгостью заявляла:

– Делай что хочешь и с кем хочешь, Дан Наглый! Но чтобы рядом с царевной ноги твоей не было!

Тот скомканно кивал и торопился убраться: из-за ежедневных упражнений с помощником Стального царя тану неизменно пребывала в скверном расположении духа.