Когти тигра

Под мину, лишенную самых опасных своих ловушек, подвели стропы, потом осторожно подняли ее и потащили за собой на длинном тросе — точно так же, как и двух ее предшественниц.

В полном изнеможении Григорий лежит на корме, привалясь к надпалубной надстройке. Позволил себе расслабить нервы, дал им кратковременный отдых.

Бот неторопливо пересекает рейд.

На воде туман, и тишина вокруг такая, будто войны и в помине нет.

На каждом торчащем из бонов шипе примостилось по чайке. Смешные! Напоминают снежные колпачки-сугробы на верхушках елей.

Как выздоравливающий после тяжелой болезни, Григорий жадно, без разбора вбирает в себя впечатления, замечает любую подробность, на которую не обратил бы раньше внимания. Но, по счастью, города он пока не видит.

Не будь тумана, вкруговую вращалась бы перед его глазами панорама Севастополя. Не та панорама — обороны 1854—1855 годов, которая уже аккуратно свернута, уложена рулонами и ожидает эвакуации (она покинет город на предпоследнем судне). Нет, живая, ненарисованная панорама. Время — апрель 1942 года. Точка обзора — внешний рейд.

Сначала распахнулось бы во всю ширь море. Неповторима его синева! Вода ли так аккумулирует солнечные лучи, окраска ли дна создает своеобразный цветовой эффект? Но нигде, ни в одной из бухт Крыма нет, по мнению севастопольцев, подобной воды.

При следующем повороте возник бы пятном на мысу равелин — низко срезанная, очень широкая башня с амбразурами.

Затем повернуло бы и к равелину кормой.

Теперь перед Григорием дома, которые весело разбежались по склонам холмов в глубине Южной, Корабельной и Артиллерийских бухт.

Но они не видны, лишь угадываются в тумане.

Впечатление такое, будто маляр, размашисто мазнув кистью, закрасил белилами многоцветную, удивительной красоты картину. Потом, небрежно обмакнув кисть в желтую краску, ткнул туда, где предполагается восток. На грязно-сером фоне появилась клякса с расплывающимися подтеками — солнце.

Можно подразнить или, вернее, помучить воображение, представив себе Севастополь таким, каким он был совсем недавно.

За туманом полагается быть статным зданиям под красными черепичными крышами, кокетливым лестницам, ниспадающим с холма каскадом белых, ступеней на улицы Ленина и Большую Морскую, а также зеленым тенистым бульварам и садам, где доцветают алыча и миндаль.

Но нет ничего похожего на берегу.

Замелькали зарницы над Севастополем — немцы возобновили бомбежку.

Туман быстро распадается на куски. Это поднялся ветер. Еще несколько резких порывов — и он начисто смыл с панорамы белила тумана.

Из-под них встал другой Севастополь — не довоенный, воображаемый, а сегодняшний, реальный, всего в два цвета — черный и серый. Ликующие краски выцвели в дыму. Листва сгорела. Город одет известковой пылью. Похоже на землетрясение? Отчасти да.

Когда-то Григорий читал, что во время самого сильного землетрясения XVIII века — лиссабонского — из двадцати тысяч домов в столице Португалии выстояло только пять тысяч. Но сколько же — не тысяч, нет! — сотен или десятков домов выстояли в Севастополе на шестой месяц его осады?!

А с неба продолжает валиться на город железо. Раскаленный железный дождь налетает шквалами. И языки пламени взметаются к небу, перебегают над остовами домов. И клубы дыма, оседая, медленно заволакивают берег.

Спазм перехватил горло. Несколько раз Григорий откашливается, низко опустив голову. Сил нет смотреть на этот измученный, искромсанный железом, задыхающийся в дыму родной город…

Между тем туман разошелся, стало совсем светло. Слева по борту лопнул снаряд. Бот замечен!

Немецкие артиллеристы пристреливаются лениво, позевывая со сна. Всплески поднимаются далеко от бота. Но пристреляться недолго. А ведь маневрировать на крутых разворотах, увертываясь от снарядов, нельзя. Сзади на длинном тросе тащится поднятая со дна мина. Нужно соблюдать необходимые меры предосторожности.

Как-то совсем не думается о том, что один из снарядов может подбить бот. Страшно именно за эту, с таким трудом добытую мину.

Неужели она взорвется за кормой? Что тогда? Начинай все сначала?

При мысли об этом мучительно заныли мускулы рук и плеч. Усталость последних дней навалилась на Григория, зайдя сзади. Но усилием воли он стряхнул ее.

Немцы на береговой батарее, надо думать, просто побрезговали ботом.

Подумаешь, какой-то неказистый ботишка, за которым подскакивает на волнах влекомая им крохотная шлюпчонка!

Неуклюже отворачивая от всплесков, бот укрылся в бухте.

— Ф-фу! — сказал рядом Болгов и огромным носовым платком отер лоб и шею…

Глава третья

Допрос на берегу

Подстерегает ли опасность у задней крышки?

В Песчаной бухте был до войны пляж, один из лучших в окрестностях Севастополя. Летом от разноцветных купальников и пестрых зонтиков он делался ярко-пестрым, как луг. И все время звенели в воздухе детские голоса и смех, такой радостный, такой беспечный…

Сейчас пляж безмолвен.

С утра его оцепили. Мину поджидает на берегу группа командиров во главе с контр-адмиралом.

Поднатужась, трактор выволок бывшую глубоководную на берег.