Колдовская птица Набрид-Кюнт

Форса сидит на шатком стуле, вытянув ноги, как брошенная марионетка. Он спокоен, спешить некуда. Болезнь медленно ползет по его извилинам, по его жилам. Птицы выбрались из клеток, прыгают по трубам над головой, таятся в тенях. Смеются над ним. Форса слышит, как его собственные слова — мольбы — отскакивают от стен. Он начинает считать себя двойником Алисы: инструменты и мебель то и дело меняют размер. Ужасающая жара не дает думать. Птицы кружат над головой, их дикие крики потрясают его безумие, как труба судного дня — забытую могилу. Форса смотрит вниз, не в силах встретиться взглядом с разъяренными тварями. На полу скомканная газета — Жирар Ожье пачкает передовицу краденой славой.

Форса выбирается из омута — из кресла — и плетется к двери. Птицы над головой исчезли, как всегда, стоило ему собраться с духом. Он идет по коридору — на улицу, на городскую площадь, где афиша сообщает о представлении Жирара с оранжевыми пернатыми хищницами.

Форса замечает Жирара неподалеку — его узорчатые желтые рукава блестят в последних лучах заката. Мысли у Форсы смутные, как у зверя — только инстинкт и намерение, никаких планов.

— Твои птицы! — кричит он, и изо рта у него идет пена.

Жирар оборачивается, с ужасом глядя на бывшего друга — теперь просто ходячего мертвеца.

— О каких птицах речь?

Форса, шатаясь, подходит к Жирару и сжимает его шею алой петлей, вонзая ногти ему в горло. Он шепчет. — О Набрид-Кюнт…

Его губы раскрываются не шире, чем у человека, не находящего проклятий. Он сдирает кожу с лица Жирара, вгрызаясь в него, словно гуль, роняет на мостовую в брызгах крови и лохмотьях хрящей.

И падает сверху, опьянев от крови. Изо рта Жирара рвутся крики, заглушаемые алыми сгустками. Он задыхается под телом Форсы, которое с каждой секундой становится все тяжелей — умирает под старым другом. Его последние слова тонут в бульканье слюны и крови:

— Я… не дарил тебе… птиц!

Он еще час содрогается под Форсой, его труп источает ночь. Никто к ним не подходит.

* * *

Клаудия умывается перед треснувшим зеркалом. Последний слой белой пудры стекает с запавших, постаревших щек. Она почти не говорила о Форсе или Жираре — только о том, что в последний раз видела их в зале старого склада в Манассии, и у нее за спиной ворковали драгоценные алые птицы.

Перевод — Катарина Воронцова