Колдовской апрель

– И все, что вы могли бы сказать, навсегда останется между нами, – заявила миссис Фишер, подумав, что, если бы у нее был сын, он бы разговаривал с нею именно так. – А в ответ, – продолжила она, – я бы осмелилась поведать вам мои.

– Ах, нет, – заявил мистер Уилкинс, подстраиваясь под это дружеское подтрунивание. – Я протестую. Просто обязан заявить протест. Я более старый друг. Я знаю миссис Фишер уже десять дней, а вы, Бриггс, еще и полного дня с нею не провели. Заявляю о своем праве первым узнать ее секреты. В том случае, – добавил он, галантно поклонившись, – если у нее они имеются. В чем я серьезно сомневаюсь.

– О, еще как имеются! – воскликнула миссис Фишер, думая о молодых листочках. Уже одно то, что она вообще издала восклицание, было чем-то удивительным, а то, что оно прозвучало весело, граничило с чудом. Роуз не переставала изумляться.

– Тогда я их вытяну обманом, – таким же шутливым тоном сказал Бриггс.

– Ах, их не надо даже вытягивать, – ответила миссис Фишер. – Моя проблема в том, чтобы не вывалить их самой в одночасье.

Вот так могла бы говорить Лотти. Мистер Уилкинс вставил в глаз монокль, который он держал при себе для таких случаев, и внимательно разглядывал миссис Фишер. Роуз тоже не могла не улыбаться, потому что миссис Фишер, казалось, изумлялась сама себе, хотя Роуз и не вполне понимала причин, и ее улыбка была немного неуверенной, потому что изумленная миссис Фишер, причем без демонстративности или налета презрения, была совершенно новым зрелищем, к которому следовало привыкнуть.

А миссис Фишер думала, как бы они были поражены, если бы она рассказала о своем странном и волнующем ощущении, как будто она вот-вот раскроется подобно весенней почке. Они бы подумали, что она чрезвычайно глупая старуха, именно так она и чувствовала себя два дня назад, а теперь она уже свыклась с идеей молодой листвы, apprivoisée [31] к ней, как говаривал дорогой Мэтью Арнольд, и хотя несомненно прекрасно, когда внешний вид и ощущения совпадают, но даже если нет – ведь невозможно иметь все и сразу, – разве не лучше чувствовать себя молодой хотя бы частично, чем старой повсеместно? Ей еще предстоит почувствовать себя повсеместно старой, и внутри, и снаружи, когда она вернется в свой саркофаг на Принс-оф-Уэйлс-террас.

И все же, если бы не приезд Бриггса, миссис Фишер, вероятно, так и продолжала бы свою тайную ферментацию внутри ороговевшей оболочки. Все остальные знали ее как даму весьма суровую. Ее достоинство не выдержало бы, если б она вот так вдруг расслабилась – перед тремя молодыми женщинами. Но появился этот незнакомец Бриггс, незнакомец, который обращался с ней так, как не обращался ни один молодой человек в ее жизни, и именно приезд Бриггса и его настоящая и явная симпатия – потому что Бриггс, истосковавшийся по семейному дому и его обитателям, воспринимал ее как бабушку, которой у него не было, – освободили миссис Фишер от этой оболочки, и она, как и предсказывала Лотти, предстала перед ними довольной, благосклонной и полной доброго юмора.

А Лотти, вернувшаяся с пикника на полчаса позже, чем следовало, пошла на доносившиеся из верхнего сада голоса в надежде, что чай еще не унесли, и сразу же увидела, что случилось, потому что как раз в этот момент миссис Фишер смеялась.

«Ну вот, она высвободилась из своего кокона», – подумала Лотти, и поскольку она была быстрой и импульсивной, и мысль об уместности чего бы то ни было ей в голову не приходила и задержать ее не могла, она подлетела сзади к стулу миссис Фишер, наклонилась и поцеловала ее.

– Боже правый! – вскричала миссис Фишер, жутко перепугавшись, потому что так обходиться с ней позволял себе только мистер Фишер, и то в самом начале и с осторожностью. Это был настоящий поцелуй, мгновенно подаривший щеке миссис Фишер странное, но мягкое и сладкое ощущение.

Когда она увидела, чей это был поцелуй, она залилась краской. Ее поцеловала миссис Уилкинс, и это было так приятно… Даже если бы она и хотела, в присутствии милейшего мистера Бриггса она не могла бы вернуться к своей прежней суровости и начать снова порицать миссис Уилкинс. Да она и не хотела. Неужели она нравилась миссис Уилкинс, нравилась все это время, пока она сама так сильно ее отторгала? Непонятный тоненький ручеек тепла просочился в замерзшее и защищенное сердце миссис Фишер. Кто-то молодой ее поцеловал – кто-то молодой захотел ее поцеловать… Все еще пунцовая, она смотрела на это странное создание, совершенно очевидно не осознающее, что она совершила нечто экстраординарное, пожимающее руку мистеру Бриггсу, которого ей представляет муж, и тут же пускающееся с ним в самую дружескую беседу, как если бы знала его всю жизнь. Ну что за странное создание, такое странное. Настолько странное, что, может быть, совершенно естественно было ошибаться на ее счет…

– Вы наверняка хотите чаю, – сказал Бриггс, стремясь проявить к ней максимум гостеприимства. Он нашел ее восхитительной – в веснушках, растрепанная после пикника, и все такое. Вот если бы у него была такая сестра…