Колдовской апрель

«Так и вижу себя через годы, – подумала миссис Уилкинс, в глазах ее плясали чертики, – как подставляю скамеечку миссис Фишер…»

– Роузы, – сказала она, – спустились в нижний сад, полагаю, чтобы предаться любви.

– Роузы?

– Ну или Фредерики, если вам так больше нравится. Они полностью слились, перемешались и стали неразличимы.

– Но почему бы просто не сказать Арбатноты, дорогая? – осведомился мистер Уилкинс.

– Ладно, Меллерш, Арбатноты. А Каролины…

Тут уж вздрогнули и мистер Уилкинс, и миссис Фишер. Мистер Уилкинс, обычно полностью владеющий собой, был поражен даже больше миссис Фишер и впервые с момента приезда рассердился на жену.

– Позволь… – с негодованием начал он.

– Ладно, Меллерш, тогда Бриггсы…

– Бриггсы! – вскричал мистер Уилкинс, на этот раз в самом деле рассердившись, ибо такое предположение было в его в глазах невероятным оскорблением всему роду Дестеров – мертвых Дестеров, живых Дестеров, и Дестеров, пока пребывавших в безопасности, поскольку они еще не родились. – Позволь…

– Прости, Меллерш, – сказала миссис Уилкинс, изображая раскаяние, – если тебе это не по нраву.

– Не по нраву! Да ты совсем разум потеряла! Они до сего дня ни разу друг друга не видели!

– Совершенно верно. Но именно поэтому теперь у них все впереди.

– Все впереди! – мистер Уилкинс мог только повторить возмутительные слова.

– Прости, Меллерш, – снова заявила миссис Уилкинс, – если тебе это не нравится, но…

Ее серые глаза сияли, на лице была написана уверенность, которая так поразила Роуз в их первую встречу.

– Возражать бесполезно, – сказала она. – На твоем месте я бы и не пыталась. Потому что…

Она остановилась, посмотрела сначала на одно вытянутое в тревоге лицо, потом на другое, и расхохоталась, а вокруг нее плясали сполохи огня.

– …потому что я вижу их как Бриггсов, – закончила свою речь миссис Уилкинс.

В последнюю неделю в Сан-Сальваторе отцвела сирень, но зато расцвели акации. Никто и не замечал, сколько здесь акаций, пока в один день весь сад не утонул в новом аромате. Эти деревья оказались прекрасными наследницами глициний, их белые трепетные гроздья свешивались с изящных ветвей. Это было невероятное счастье – лежать под акацией всю эту последнюю неделю, смотреть, как на фоне синего неба трепещут ее филигранные листья, вдыхать аромат ее белых цветов. В самом деле, весь сад к концу месяца был полон то белыми гвоздиками и белыми розами Бэнкс, то сиренью и жасмином, и вот теперь все это венчал аромат акации. Они все уезжали первого мая, и даже когда спустились с горы и вышли через чугунные ворота в деревню, аромат акации все еще струился им вслед.