Колдовской апрель

Сделав все необходимые приготовления к полному счастью этих двоих, она в глубокой задумчивости медленно вернулась в сад. Любовь приносила счастье всем, кроме нее. Любовь, в ее самых разных проявлениях, захватила здесь каждого, кроме нее. Бедный мистер Бриггс был охвачен наименее достойным видом любви. Бедный мистер Бриггс. Он представлял собою серьезную проблему, и его завтрашний отъезд вряд ли ее от этой проблемы избавит.

Когда она присоединилась к остальным, мистер Арундел – она все время забывала, что он не мистер Арундел – уже уходил, взяв под руку свою Роуз: возможно, они решили поискать уединения в нижнем саду. Несомненно, им было что сказать друг другу: между ними раньше происходило что-то не то, но сейчас все наладилось. Сан-Сальваторе, сказала бы Лотти, это Сан-Сальваторе творит свои чудеса. Скрэп и сама поверила в его чары. Даже она почувствовала себя здесь намного счастливее. Мистер Бриггс будет единственным, кто уедет отсюда ни с чем.

Бедный мистер Бриггс. Он выглядел таким славным и таким юным, что трудно было представить его несчастным. Как же это несправедливо, что он, владелец этого места, тот, кому они обязаны всем, что с ними здесь произошло, оказался единственным, кто покинет это место несчастным.

Скрэп почувствовала угрызения совести. Сколько прекрасных дней провела она в его доме, лежа в его саду, наслаждаясь его цветами, любуясь его видами, пользуясь его вещами, в удобстве, в покое – отдыхая и приходя в себя. Это время было самым свободным, спокойным, полным раздумий временем в ее жизни, и на самом деле все благодаря ему. О, она понимала, что платила ему смехотворную еженедельную ренту, совершенно не компенсирующую все те преимущества, которые она получила взамен, но разве это справедливо? И разве не благодаря ему она встретила Лотти? Ни при каких других условиях они бы с Лотти не познакомились, она бы никогда ее не узнала.

А после угрызений совести Скрэп ощутила прилив благодарности. И прямиком направилась к Бриггсу.

– Я вам очень обязана, – сказала она, охваченная внезапным пониманием того, сколь многим ему обязана, и устыдившись своей грубости после ланча и за ужином. Он, естественно, даже не понял, что она была груба с ним. Ее внутреннее раздражение, как всегда, было закамуфлировано особым устройством ее наружности, но она-то знала, что чувствовала! Она была груба. Она годами была груба со всеми. Любой проницательный взгляд, думала Скрэп, по-настоящему проницательный, разглядит, какая она на самом деле – испорченная, злобная, подозрительная и эгоистичная старая дева.

Поэтому, подходя к Бриггсу, подавленная всеми этими мыслями, она произнесла со всей серьезностью:

– Я вам очень обязана.

Он смотрел на нее в изумлении.

– Вы, вы мне обязаны? Но это я тот… Тот, кто… – он запнулся. Видеть ее здесь, в своем саду… Ничто в этом саду, никакие белые цветы не могли быть белее и изысканней, чем она.

– Прошу вас, – сказала Скрэп еще серьезнее, – не можете ли вы выкинуть из головы все, кроме чистой правды? Вы ничем мне не обязаны. Да и с чего бы?

– Я вам ничем не обязан? – эхом отозвался Бриггс. – Нет, я обязан вам своим первым взглядом на… на…

– О, ради всего святого! – умоляюще воскликнула Скрэп. – Станьте, пожалуйста, нормальным. Перестаньте принижать себя. Прекратите. Ну зачем вы себя принижаете? Это смешно. Вы стоите пятидесяти таких, как я.

«Как недальновидно», – подумал мистер Уилкинс, стоявший здесь же, рядом с Лотти, которая сидела на парапете. Он был удивлен, поражен, шокирован тем, что леди Каролина так приободряла Бриггса. «Очень недальновидно», – думал мистер Уилкинс, качая головой.

Состояние Бриггса к этому моменту было настолько чудовищным, что единственным способом привести его в чувство, считал мистер Уилкинс, было решительно его оттолкнуть. Никаких полумер – любое проявление доброты, любой дружеский разговор будет понят несчастным юношей совершенно превратно. Дочь Дройтвичей не могла – да это невозможно было и предположить! – желать поощрить его. С Бриггсом все было в порядке, но Бриггс был всего лишь Бриггсом, о чем говорило само его имя. Возможно, леди Каролина не до конца осознавала впечатление, которое производили ее голос и лицо, а также то, что ее слова, вполне обыкновенные в других обстоятельствах и произнесенные другими, были – да, поощряющими. Эти ее слова тоже были не совсем обыкновенными, он опасался, что она в недостаточной мере взвешивала то, что говорила. Совершенно очевидно ей необходим советник – проницательный, объективный советник вроде него самого. Вот она стоит перед Бриггсом, чуть ли не протягивая к нему руку. Конечно, Бриггса следует поблагодарить, в его доме они провели самый восхитительный отпуск, но не вдаваясь в крайности, и благодарить должна не одна леди Каролина. Этот вечер стоит рассматривать как преддверие их завтрашнего совместного изъявления благодарности, приуроченного к его отъезду, и уж не стоит даме, в которую он столь явно влюблен, вот так благодарить его, при лунном свете и в саду.