Колдун со Змеева моря

…все это шаман Кумжа рассказал людям, когда закат догорел над Змеевым морем, и люди рода сели вокруг праздничного костра. Они ели и пили, передавая по кругу плоские блюда с копченой рыбой и берестяные ковши с пивом. Слушая рассказы старика, Шур-Лахтак перестал хмуриться, и теперь его губы то и дело расплывались в широкой улыбке. «Добрый помощник» – это же прекрасно! Конечно, его сын не сможет напустить злых духов на врагов и сделать так, чтобы род Лахтака боялись по всему закатному побережью… Но и от своего нойды будет великая польза. Он и болезни вылечит, и порчу отведет, и рыбу к берегу пригонит, и пошлет рыбакам попутный ветер…

Вождь с удовольствием поглядел на сына, рассмеялся и похлопал его по плечу. Юный нойда не шелохнулся, только крепче стиснул берестяной ковш, чтоб не расплескать ни единой драгоценной капли. Он впервые сидит с мужами и пьет хмельное – а отец с ним, как с ребенком! Небось учителя не хлопает! Зато Кумжу и угощают первого и лучшими кусками, даже прежде вождя. «И меня так будут угощать! И очень скоро…»

– Олешек мой! – мать подобралась с другой стороны, погладила его по плечу. Женщина никак не могла на него насмотреться – будто все пыталась разглядеть в славном парне того голубоглазого мальчонку, которого у нее, рыдающей, забрали пять лет назад. – Как же вырос! И волосы потемнели…

– Мама, я давно не Олешек, – краснея, ответил подросток. – Обряд лишения детского имени прошел уже год назад…

А сам подумал: «Вот забавно!» Случайно или нет, а первым сайво, который пришёл на его зов, стал именно олень.

– Жил бы ты с нами, звался бы Ичет-Лахтак, а теперь это имя досталось твоему младшему брату, – сказал отец, любуясь крепким молодцом. – А как тебя назвал твой учитель?

Нойда хмыкнул. Как его только учитель не называл! Кажется, не осталось ни единого неуклюжего морского червя, безмозглого ту́пика или облезлого хорька, именем которого его бы не обозвали по десять раз на дню!

– Пока никак, отец, – ответил он. – Взрослым именем меня наречет сам Великий Старик. Завтра на заре полезем туда!

Невольно разволновавшись, он взмахнул рукой, указывая на священную Белую Вараку, что просматривалась в сумраке белесой громадой.

– О-о! – заохали младшие сестры, тихо сидевшие за его спиной.

Ученик шамана их почти забыл. А младшего брата, который был в пеленках, когда его забрали, не помнил вовсе. Малыш теперь смотрел на него с восхищением, как на бога, и это было очень приятно.

– Братец, покажи руку, – дернула его за рукав одна из сестер. – Что там у тебя?

– Рисунок наколотый, – нойда покосился на учителя, закатал на левой руке рукав до локтя.

По запястью полз черный ящер с человеком на спине.

– Сколько ни три, не смоешь, – сказал он, пока восхищенные сестры изучали рисунок. – Это не просто так: когда камлаешь, ящер поддержит руку, подхватит на спину, даст силу…

– А ветер ты вызывать умеешь?

– А как же, – юноша погладил подвешенную на поясе витую веревку, украшенную узлом.

У его наставника таких узлов было много, и в каждом спрятан свой ветер – от нежной зорянки до шурги, несущей бешеный снег.

Другая сестра потянула его за косу:

– Как у девицы! Зачем?

– Чтобы мне далось ещё и женское колдовство, – терпеливо объяснял старший брат. – Нойда – больше, чем обычный человек. Он все в себя включает, и мужчину, и женщину. В нем собрано самое лучшее от всех – духов, зверей, людей…

– Хвастунишка, – сказал кто-то рядом насмешливо.

Нойда резко обернулся – кто посмел?! На него с улыбкой смотрела смутно знакомая девушка. Тех же лет, что и он, рубаха богато расшита жемчугом по вороту, синие глаза смотрят смело и приветливо. Сперва подумал было, что еще одна забытая сестра, но потом вспомнил: «Это же дочка друга отца, Ахтара, и она… Ой… Она, кажется, моя невеста…»

– Уж очень ты важничаешь. А у самого и мужского имени еще нет.

– Скоро будет… – нойда напряг память и с довольной улыбкой сказал. – А ты Сирри – Игрунья.

– Надо же, вспомнил! – усмехнулась пригожая девица. Наклонилась к самому его уху и прошептала: – Как песни запоют – пошли на берег, поболтаем…

* * *

Они медленно шли по берегу, раскидывая лезущие под ноги водоросли. Нойда все косился на Сирри, и сердце при каждом взгляде на нее принималось стучать громче и быстрее. Она казалось ему божественно прекрасной. Даже в сумерках ее синие глаза сияли, как драгоценные камни, на еще детски округлом лице. Среди саами было много светлоглазых, но синеглазые рождались очень редко. Такие глаза считались особым даром богов, к добру ли, к худу – показывала жизнь. «И мне тоже боги приготовили поистине великий дар, – думал юный нойда, не сводя глаз с невесты. – Надо быть достойным его!»

– Ты так изменился, – говорила Сирри. – Я помню, Олешек был пухленьким…

– Не был я пухленьким!

– А сейчас такой худой…

– Ха, худой. Я могу плясать всю ночь, призывая духов. А потом день спать!

Сирри бросила на сына вождя лукавый взгляд.

– Мои родители были очень недовольны, когда старик забрал тебя в ученики. Они на тебя рассчитывали. Им пришлось искать мне нового жениха…

– Это еще почему? – нахмурившись, остановился он. – А я чем плох?