Колдуны и министры

– Каким образом? – встревожился чиновник.

– Вас тут двенадцать человек, связанных попарно. Каждый получит меч и будет драться с тем, с кем он связан. Тот, кто невиновен, победит, а тот, кто виновен – проиграет. А того, кто откажется, я вымажу клеем и отдам солдатам.

Чареника-сын оглянулся на цепочку чиновников и истерически захохотал. Дело в том, что Киссур и Алдон так связали людей, что в каждой паре стояли смертельные враги, и мало кто из них отказался бы от возможности свести последние счеты.

Поединки продолжались три часа.

Когда все кончилось, Киссур обвел глазами своих воинов: лица у них налились кровью, глаза пританцовывали, – эге-гей, да это уже были не прежние лавочники, это были те самые аломы, чьи предки превращались в бою в волков и рысей! Жуткое зрелище и корячившиеся на песке тела раненых пробудили в них, наконец, жажду убивать.

– Эй вы заворуи! – закричал Киссур, – Ох и будет вам завтра чем похвастаться перед предками! Ох и славную про вас сложат песню!

Тут Киссур произнес речь, и это была очень хорошая речь. Он сказал, что храбрость воина приобретает за одну ночь больше, чем корысть лавочника – за десять лет.

– Клянусь божьим зобом, – орал Киссур, – мы – как эти вейцы! Кто победит – будет прав в глазах бога, кто помрет – избегнет жуткой смерти! Мой предок, император Амар, двести лет назад переплыл этот ров с полусотней людей, и приобрел себе славу и богатство, и, клянусь всеми богами, я повторю сегодня то, что сделал император Амар! Пусть станут направо те, кто забыл о чести и выгоде, а налево – те, кто хочет убить своих врагов и преумножить свое добро! Мне не нужно много людей – чем меньше воинов, тем больше доля каждого!

* * *

А в Зале Пятидесяти Полей шло ночное заседание. На помосте сидел Шимана и двенадцать сопредседателей. За ними возвышался алтарь, крытый алым сукном. На алтаре стояли курильницы и золотые миски. В мисках плавали ветви сосен с прикрепленными к ним табличками.

Шимана поцеловал священные таблички и предложил:

– Посвятим первую часть заседания выборам новой делегации, отправляющейся во дворец, – а потом господин Нан обещал прислать документы, в которых будет рассказана вся правда о злодеяниях Чареники и других негодяев, угнетавших народ.

Едва выбранная делегация отбыла во дворец, как к Шимане прибежал посыльный от Андарза и доложил, что к Зале Пятидесяти Полей от рыночной площади идет огромная толпа, и во главе ее – святой Лахут.

– Не стоит ли объявить их агентами Арфарры, – спросил один из сектантов, – и отрубить им головы?

– Нет, – возразил Шимана, – придется срубить слишком много голов. Лучше допустить народ в залу и побрататься с ним.

Делать нечего! Молебен пришлось отложить, и скоро огромная толпа народа окружила павильон, где заседали уважаемые люди и представители цехов. В павильоне растворили двери, и народ набился в проходы и верхние галереи. У пришедших в руках были фонари в форме красных орхидей, с надписями на фонарях «представитель народа». Остальные размахивали приветственными флагами.

– Что-то у них слишком много флагов, – заметил один из членов Доброго Совета.

– Они насажены на древки копий, – шепотом ответил Шимана.

Сначала люди с красными фонарями вели себя тихо. Попав во дворец впервые в жизни, они с благоговением вертели головой, озирая изысканную резьбу на стенах и цветочные шары, свисающие с потолка. Потом ораторы из их числа стали выходить на сцену со словами благодарности собору и народу, и по мере каждого последующего выступления люди с красными фонарями вели себя все развязней, и даже скоро заплевали пол, на котором уселись, красной жвачкой от бетеля.

Первый оратор сказал:

– Предлагаю считать нынешний день первым днем нового времени. Прежние века не существуют для нас; нельзя считать жизнью то время, когда мы жили под пятой тирании.

Люди в проходах и ярусах одобрительно засвистели.

Вторым говорил человек в кафтане младшего дворцового писца.

– Люди, – сказал он, – никогда я не видел революции столь удивительной и возвышенной, рассыпающей благоухание вокруг, милостью привлекающей друзей, великодушием побеждающей врагов! Я сам видел, как при известии о революции расцвело Золотое Дерево во дворце!

Люди в проходах и ярусах одобрительно засвистели.

Третьим выступал человек в красной парчовой куртке и с оторванным ухом.

– Люди, – сказал он, – я всегда был справедливым человеком! Сердце мое такое, – где увижу негодяя, не могу заснуть, пока не сьем у негодяя сердце и печенку! Всю жизнь я должен был скрываться от негодяев…

Слова его потонули в рукоплесканиях, – это был знаменитый вор Ласия Бараний Глаз.

Четвертым вышел человек в куртке мастерового.

– Люди, – сказал он, – посмотрите на себя: здесь тысяча стульев, и каждый человек сидит на одном стуле: странным показалось бы вам, если бы кто-то расселся на пяти стульях. Люди! Жизнь наша подобна этому залу, а имущество – местам в зале; на всех хватило бы поровну, если б богачи не сидели на пяти местах сразу! Как можно, уничтожив дворцовых чиновников, терпеть над собой рабство еще более страшное – рабство богачей?