Колдуны и министры

А такое признание многого стоило, Бьернссон в этом не сомневался. Атмосфера в стране изменилась ужасно, изменилась за месяц. Еще летом просвещенные чиновники смеялись над россказнями о колдунах. А уже месяц назад, в столице, во время бунта, – или революции, – заклинания, судя по слухам, были одной из действеннейших форм политической пропаганды.

Араван Фрасак, в желтом утреннем платье, расшитом облаками и ветками, вышел на галлерею второго этажа.

– Господин араван, – провозгласил сотник, – согласно вашему приказанию, колдун пойман!

Яшмовый араван и араван из плоти и крови встретились взглядами. Сотник легонько подсек его, и яшмовый араван упал на колени. Араван, на галлерее вверху, схватился за столбик и рухнул грудью на резные перила.

Командир стражников с воплем отскочил от своего пленника.

Перила под араваном Фрасаком подломились, грузный чиновник сложился, как бумажная фигурка, и полетел с галлереи вниз, в фонтан, где на солнце весело подпрыгивали в струе красные шарики.

Сбоку, из женских покоев, донесся нехороший вопль.

На галлерею второго этажа вышел человек с секирой в руке, а вслед за ним, вытаскивая меч из ножен, вышел наместник Ханалай.

Бьернссон встал с колен и отряхнулся. Стало очень тихо. Араван Фрасак лежал в бассейне, ногами в воде, а головой на бортике. Из него капала кровь, и было видно, как в прозрачной воде под капли крови с интересом собираются пестрые рыбки. Бывший разбойник Ханалай спрыгнул со второго этажа, вытащил дротик из тела Фрасака, вытер его о сапог и сказал командиру стражников:

– Вы с ума сошли! Арестовать такого почтенного святого, как яшмовый араван! Уж не заодно ли вы с теми изменниками, которые в столице обманом пленили государя!

Сотник, арестовавший Бьернссона, поглядел на наместника с обнаженным мечом в руке, на его охрану, втекавшую во дворик, подумал, стоит ли кончать жизнь самоубийством, решил, что не стоит, повалился Бьернссону в ноги и сказал:

– Смилуйтесь, почтеннейший! Я был введен в заблуждение бесчестным приказом!

А Ханалай пихнул мертвеца сапогом и заметил:

– Дурак был покойник! С его ли умом торговать травкой!

* * *

Через два часа Бьернссон сидел во флигеле, в саду наместника.

Его поездка от управы аравана была поистине триумфальной. Бьернссон ехал на низеньком лошаке, в чистой льняной рясе, наспех наброшенной на плечи.

Сзади, на могучем боевом коне, с лентами, вплетенными в расчесанную гриву, ехал наместник Ханалай. Толпа на этот раз не безмолствовала. Она орала, приветствуя мудреца и правителя. Она орала так, что, если бы у яшмового аравана было что сказать, его все равно никто бы не расслышал. Впоследствие агенты Ханалая, рассеянные среди народа, подсчитали, что имя яшмового аравана было выкрикнуто десять тысяч и еще двести семьдесят три раза, а имя наместника Ханалая, – три тысячи и еще пятьдесят семь раз, и наместнику Ханалаю эта арифметика не очень-то пришлась по душе.

И вот теперь Бьернссон вернулся туда, откуда убежал вчера ночью, – во дворец наместника.

Деревянная дверь раздвинулась: на пороге беседки, неслышно ступая, показался наместник Ханалай. Ханалай сказал:

– Нынче основы земли и неба поколеблены, мир нуждается в переменах. Когда мир нуждается в переменах, небо возвещает свои указания через великого праведника. Великий праведник находит правителя, готового следовать его указаниям. Вдвоем мы перевернем ойкумену!

И бывший разбойник, почтительно склонившись, поцеловал колени нищего проповедника.

Так Свен Бьернссон, который хотел ни от кого не зависеть, оказался самым влиятельным землянином в империи – то есть игрушкой в руках Ханалая.

Часть третья

Гражданская война

Глава пятнадцатая,

в которой варвары изъявляют желание стать подданными империи, а Киссур шарит с войском по обе стороны границы

Прошло три дня, и Киссур ворвался в кабинет Арфарры.

– Этот Ханалай, – закричал он с порога, – отложился от столицы! Он назвал вас самозванцем, а себе добыл того харайнского проповедника, которого величают настоящим Арфаррой! Назвался первым министром государя, до тех пор, пока к нему не объявится Нан!

Арфарра сидел, нахохлившись, в кресле. Глаза его были полуприкрыты. На спинке кресла сидели две священных бронзовых птицы, соединенных цепочкою и неодобрительно посматривали на юношу.

– Когда разбойника делают наместником, – орал в бешенстве Киссур, – разве это кончится добром! Нан развратил всех чиновников, сверху донизу! Если бы не вы, я бы развесил их всех вокруг стены, по штуке на зубец!

– Если высшим чиновником может быть каторжник Арфарра, – тихо проговорил Арфарра, – почему им не может быть разбойник Ханалай?

Киссур словно налетел на камень с разбегу.

– Что вы говорите? Я… волею государя…

Старик засмеялся.