Колдуны и министры

Мало кто об это знал: но у господина Нана были весьма обширные завоевательные планы. Господину Нану не хотелось поднимать этот вопрос, не имея полной власти, потому что в империи было мало войск, и всякого полководца, собирающего войско, обыкновенно обвиняли, что он собирает войско против императора, а не против варваров, которых легче одолеть подарками, чем войсками. Господин Нан не хотел, чтоб на него посыпались подобные обвинения.

За последние пятьдесят лет крупных войн не велось, а варвары, между тем, наведывались в империю, и, с точки зрения господина Нана, результаты были омерзительные. Например, северо-западная Аракка оставалась провинцией, с араваном и наместником. Но жили в Аракке в основном медноволосые ласы: понастроили себе замков, нахватали железноногих котлов и широкогривых лошадей: расточили весь основной капитал государства: села и дороги, управы и мосты, – только города не сумели взять. И никто с Араккой не торговал и не общался: а называлась она провинцией только потому, что варвары не спешили ее назвать никак иначе: они жили себе в своих усадьбах, драли три шкуры с местных жителей и разбойничали в нижнем течении Лоха, а государства собственного не образовывали.

Или вон – верхний Укеш. Отличная земля, дивная земля, только левый уголочек подсох в пустыне, – и опять-таки пятьсот лет назад принадлежала империи, а теперь валяется, неприбранная, под варварами. Так же и бассейн Неритвы: с одной стороны, империя им никогда не владела, а с другой – там много железа.

А «черные шапки»? С какой это стати Государь, Сын Солнца и Отец Луны, платит этим, в козлиных шкурах, дань? Лучше бы брать с них налоги…

К тому же господин Нан понимал: надо же занять чем-то полезным всех тех, кого сгоняют с земли? Не восстаниями же им заниматься? Лучше этим людям драться против варваров, чем против правительства. Но поскольку эти оборванцы все-таки не годились против варварских князей, и могли быть в первом сражении опрокинуты, и бежать, чего доброго, от границ до самой столицы, господин Нан с лучшим полководцем империи господином Андарзом придумал… А впрочем, что он придумал, выяснится, к великому беспокойству участников нашей истории, из последующих глав.

* * *

Киссур, со своею книжной бумагой, прошел беспрепятственно шесть ворот – ворота деревянные, медные, железные, гранитные, нефритовые, серебряные, – и седьмую золотую арку, – и очутился в Небесном Дворце.

Небесный Дворец – сам как город, улицы и переулки, тысячи складов и мастерских; небо в серебряную сетку; и еще отдельно государев парк на тысячи шагов. Киссур, еще со времени учебы в лицее Белого Бужвы, помнил, что здание дворцовой тюрьмы – далеко-далеко у Левой реки. Но чтобы пройти к тюрьме, надобна была не бумага о книгах, а настоящий пропуск, а для пропуска надо было раздобыть где-нибудь в одиноком месте одинокого человека.

Киссур пробрался в государев сад, нашел грот, который понравился ему больше прочих, схоронился над кружевным чепчиком грота и стал ждать. Ждал он почти до вечера. Много людей проходило мимо, проезжали всадники, – но группами.

Перед гротом тянулась большая клубма. Как раз прошло время ирисов и баранчиков и наступило время гвоздик и желтых роз. Днем пришли садовники в синих курточках с желтыми тележками, вынули из клумбы ирисы, время которых прошло, а на кустах-баранчиках обрезали увядшие цветы и заменили их хрустальными шишками с золотым наплывом.

Через два часа на дорожке показался еще один садовник. Все садовники некоторое время работали вместе, а потом прочие ушли, а опоздавший остался со своими коробочками. Он рассаживал цветущую гвоздику: Киссур залюбовался его прилежанием. Садовник работал часа два, и в два часа от его рук вся земля клубмы покрылась цветущими гвоздиками. Наконец садовник встал, почистил коленки, сложил на тележку пустые ящики, и зашел в кружевной грот – отдохнуть. Киссур подумал: «Все-таки это человек из народа, старательный, может быть, опора матери и детей: нехорошо будет, если его придется убить». Киссур неслышно спрыгнул позади него и сказал:

– Друг мой! У меня с собой двадцать «золотых государей». Я хочу отдать их тебе за твою одежду и пропуск, а тебя связать. А если ты не согласен, я возьму их даром.

Садовник хотел закричать, обернулся…

– Киссур! – изумился он.

– Лух! – вглядевшись, сказал Киссур.

Это был, действительно, тот самый юноша, с которым Киссур подружился почти два года назад и с которым вместе сидел в сарае на Даттамовом острове. У него были все те же милые черты лица, и в изящной его, почти девичьей фигурке, сквозила беззащитность и беззлобие.

– Великий Вей! – сказал Киссур, – какое счастье, что я не убил побратима и такого хорошего человека.

Он выпустил Луха, поклонился и спросил:

– Простите за недоумение, но я вижу, вам так и не удалось добиться справедливости и восстановления в должности!

Юноша подумал и осторожно промолвил:

– Неужели, если я признаюсь, что нашел всего лишь место садовника, трудящегося руками в земле, это уронит меня в ваших глазах?