Колье Барбары

— Ты в порядке? — услышала я совсем рядом голос Рудовича. И открыла глаза. — Пойдём, — махнул он рукой, — там всё кончилось, — и засунув пистолет в наплечную кобуру, не дожидаясь меня, пошёл вперёд. Фонарь в его руке почти совсем разрядился, и мне пришлось сбросить с плеч свой рюкзак на песок и присесть рядом, чтобы достать запасные батарейки. Поднявшись, я догнала Рудовича уже в конце штрека. Он молча стоял и смотрел себе под ноги. Я осторожно выглянула из-за его широкой спины. Объяснений увиденному у меня не было. Мы снова буквально за несколько минут перенеслись на шестьдесят лет назад, и тут же вернулись обратно…

…Группа бойцов НКВД в составе пяти человек попала в засаду метрах в трёхстах от той пещеры, где мы нашли тела пропавших пионеров. С первого взгляда на останки стало ясно, что здесь произошло. Всё прозаично и до боли знакомо. Они явно не ожидали нападения. Шли, по-видимому, цепью, насколько позволяла ширина хода, и неожиданно нарвались на пулемётную очередь, судя по россыпи, валявшихся повсюду потемневших гильз от немецкого пулемёта «МГ». Остаточная группа немцев, непонятно каким ветром занесённая в подземелье, ждала их за очередным поворотом подземного хода. В считанные секунды всё было кончено. Наших солдат немцы, использовав на всю катушку фактор неожиданности, просто расстреляли. Спокойно и хладнокровно, как в тире. И практически в упор. Я присела на корточки возле покрытой толстым слоем пыли мятой фуражки с синим околышем. Подняла её, ладонью стряхнула крепко въевшуюся пыль. Слева от пятиконечной звезды с потрескавшейся эмалью я сразу увидела аккуратное пулевое отверстие. Медленно наклонилась. Из песка на меня равнодушно смотрел пустыми глазницами серый череп с сохранившимися на затылке клочьями седых волос и пулевым отверстием во лбу над правой глазницей. Чуть в стороне на песке валяется, вероятно, сорванный пулей выцветший погон с двумя просветами и сиротливо блестит пуговицей над большой с облупившейся краской майорской звездой. Ага, а вот и командирская планшетка, лежит рядом с раздробленной берцовой костью. Я подняла кожаную заскорузлую и сморщенную от влаги сумку. С трудом расстегнула ремешок с заржавевшей кнопкой. За мутным треснувшим по всей длине целлулоидом видна сложенная вчетверо и сильно потёртая на сгибах карта. Я пригляделась. Так и есть — фронтовая двухкилометровка. Из бокового кармашка торчит край мокрого листа бумаги. Я осторожно, чтобы не порвать осклизлый от влажности лист, оттянула кожаный край планшетки и, достав записку, разровняла её на коленке.

Я сидела на корточках и тупо смотрела на этот пожелтевший и почти истлевший от времени клочок мокрой бумаги с текстом, прочитав который, у меня даже вспотела спина: Ленинград, Невский проспект 24. А ниже — едва заметная приписка, сделанная, по-видимому, синим химическим карандашом. Я внимательно всмотрелась в полуразмытые временем буквы. Они вдруг запрыгали у меня перед глазами, заплясали и сложились всего в два слова: колье Бар… Написана записка была торопливым неразборчивым почерком на каком-то бланке с частично сохранившимся черным штампом: ГУКР СМЕРШ. И я мгновенно каким-то шестым чувством поняла, что эта неожиданная находка в очень скором времени позволит нам значительно продвинуться вперёд во всей этой страшной и таинственной истории.

Окрестности Несвижского замка, 1690

— Пан Кароль, милый, я всё время думаю, что с нами будет, если ваша матушка узнает о нашей любви? — Анна чуть привстала, оперевшись на один локоть и, сдув со лба прилипшую соломинку, подняла на возлюбленного мокрое от слез лицо.

Князь промолчал, продолжая нежно гладить девушку по волосам. Его самого давно мучил этот вопрос. Последнее время ему даже стало казаться, что княгиня уже давно догадывается обо всём. Во всяком случае, он не раз ловил на себе её многозначительные взгляды. Вот и сегодня утром, когда он сообщил матери, что отправляется на охоту и вернётся не раньше обеда, она как-то уж очень странно посмотрела на сына. Он сразу почувствовал, что она хочет что-то сказать ему или о чем-то спросить. Впрочем, возможно это ему всё только кажется? Отбросив неприятные думы, князь решительно взял девушку за плечи, развернул к себе и, внимательно посмотрев ей в глаза, прошептал:

— Я очень люблю тебя, Анна, и если что, сумею защитить от своих родственников. — Кароль достал из лежащего рядом охотничьего костюма платок с вышитым вензелем, на котором переплетались две буквы «K» и «R», и осторожно промокнул им глаза Анны. — Ну всё, хватит плакать. Лучше встань и подойди к окну.

— Князь, — смутилась девица, — я совсем не одета.

— Без этого простого платья, — князь кивнул на разбросанную по соломе одежду, — ты мне нравишься гораздо больше. И как ты вообще смеешь перечить князю, простолюдинка? — игриво нахмурил брови Кароль, — не боишься, что я возьму вожжи и твоему прекрасному девичьему заду придётся несладко?

— Хорошо, хорошо, — улыбнулась девушка, — слушаюсь, мой князь, и повинуюсь.