Колье Барбары

— Ребята, подождите меня. Я сейчас, — прервала я их путанный рассказ о том, как они нашли нескольких мёртвых милиционеров в синей форме, как я поняла, ещё старого образца. Военного или послевоенного, сороковых годов, — и, поднявшись, подошла к Рудовичу.

Тот, как помешанный, больно схватил меня за руку и поволок в сторону. Едва мы отошли на приличное расстояние, он наклонился ко мне вплотную и, горячо дыша в ухо, зашептал:

— В 1952 году здесь пропал целый пионерский отряд. Пятнадцать детей и двое вожатых. Летом того года в Несвижском замке решили провести одну единственную пионерскую смену. Неизвестно, зачем вожатые повели детей в подземелье, но оттуда они уже не вернулись. Их искали несколько лет, но так и не нашли. Представляешь?

Я отодвинулась от Рудовича, внимательно посмотрела ему в глаза и, хлопнув его по плечу, сказала:

— Конечно, представляю. И ты, естественно, сейчас мне будешь с пеной у рта утверждать, что эти дети из того самого таинственно исчезнувшего пионерского отряда?

— Да. Я в этом совершенно уверен. Это те самые дети.

— Ты в своём уме? — разозлилась я. — По-моему, так вы здесь все сбрендили. Ты сам подумай, сколько этим твоим пионерам сейчас должно быть лет. Ты не находишь, что для людей, просидевших в подземелье пятьдесят лет, они слишком молодо выглядят. И, вообще, дети, как дети, — пожала я плечами. — С чего ты взял, что это те самые? Из того пионерского отряда? Только потому, что Гриша всё время лопочет про МГБ СССР? Так это он придуривается, ты что, сам не понимаешь?

— Точно тебе говорю. Это они! Генерал Кирилов был до пятьдесят третьего года начальником нашего областного ГБ, — опять торопливо зашептал Рудович, и глаза его лихорадочно блестели в неверном свете подсевшего фонаря. — И потом, ты только посмотри, как они одеты?

— Как нормальные дети. Или, может быть, у вас в Белоруссии детей одевают как-то по-особенному? А что они в пионерских галстуках, так у вас, по-моему, пионерская организация ещё до сих пор действует, в отличие от нас?

— Пионеры-то у нас действительно есть. Но вот галстуки они носят цвета белорусского флага — красно-зелёные. И санаторий в Несвижском замке уже, дай бог памяти, лет десять как закрыт. Как, по твоему, там может сейчас отдыхать этот мальчик Гриша с родителями?

— Ну не знаю. Может, он нам соврал? — медленно проговорила я. — А знаешь что? Я немедленно пойду и спрошу у них, какой, по их мнению, сейчас год. И всё сразу станет ясно.

— Ты что, с ума сошла? — выразительно постучал себя по голове Рудович, — представь, как это будет выглядеть со стороны? — я предлагаю вариант попроще. Иди прямо сейчас к ним и как бы невзначай посмотри, в какую газету завёрнуто сало, которое принёс им Гриша. И тогда уж точно всё прояснится. И ты сама поймёшь, что я прав.

— Ну, хорошо, — растерянно пробормотала я. — Только пошли вместе. Стыдно признаться, но мне почему-то стало страшно, — поёжилась я.

— Пошли. — Рудович решительно взял меня за руку и, повернувшись в сторону пещеры, застыл на месте. — Ты видишь костёр? — больно сжав мою руку, прошептал он.

— Нет, не вижу. Но мы с тобой зашли за поворот хода. А потом ты, как ненормальный, потащил меня ещё дальше. — мы переглянулись и, ни говоря больше ни слова, бросились бежать обратно к пещере с пионерами. Быстро преодолев несколько десятков метров и на редкость удачно вписавшись во все повороты, Рудович вдруг резко затормозил и остановился, как вкопанный. Я, налетев на него сзади, негромко чертыхнулась и осторожно выглянула из-за его широкого плеча. Перед нами огромным чёрным жерлом безмолвно зияла пещера. А вокруг стояла такая зловещая тишина, что звенело в ушах. Мы простояли в полном недоумении не меньше минуты, пытаясь сообразить, куда делся костёр с сидящими вокруг него пионерами, но никакого рационального объяснения этому факту в голову не приходило. Начинавшую давить на психику тишину первым решился нарушить мой друг: