Городовой не узнал Владимира Александровича, но его тон и внешний вид заставили городового думать, что перед ним какой-то чиновник из министерства. Паренёк попытался встать, но был остановлен:
– Сидите, голубчик, сидите. Дронов у себя?
– Так точно, Ваша Высокопревосходительство – дрожащим голосом, подавившись в начале, ответил юноша.
– Благодарю Вас – Воротынский кивнул городовому и прошёл по длинному коридору, заставленному по обеим сторонам скамейками, на коих сидела самая разношёрстная публика, приведённая в сей участок по причине каких-либо неприятных обстоятельств, или же силою, за пьянство, дебоширство, или попытку кражи. Более-менее опасные субъекты покойно отсиживались за решёткой в камерах временного заключения.
Владимир Александрович вошёл в кабинет участкового пристава без стука. За столом, объятый густыми клубами табачного дыма, щедро выпускаемого из-под пышных усов, подобно какому-то тибетскому монаху, восседал с чрезвычайно деловитым выражением толстой, широкой физиономии участковый пристав Григорий Алексеевич Дронов. Когда вошёл князь, Дронов хотел было залаять на него, как на обнаглевшего просителя, вломившегося без спроса, но разглядев за дымовой завесой лицо Воротынского, которое он прикрывал носовым платком, кашляя и утирая слёзы, широко улыбнулся:
– Ба! Ваша светлость! Не прошло и месяца! Кого опять поймали? Нет-нет, не говорите, я сам догадаюсь. Вы обнаружили в подвале своего дворца банду сектантов-людоедов!
– Когда я наткнусь на нечто подобное, то, пожалуй, обращусь именно к Вам, Григорий Алексеевич – сказал, подойдя к столу, князь.
Дронов встал и протянул Воротынскому руку:
– Что же тогда привело Вас в наше учреждение?
Владимира Александрович пожал руку участкового, но от предложения присесть воздержался:
– Мне необходимо увидеть Люси Идо
– Кого?
– Люси Идо – повторил князь.
– Уберите от лица этот платок! Я решительно ничего не понимаю – с некоторым раздражением сказал Григорий Алексеевич.
– Я уберу от лица платок только тогда, когда Вы раз и навсегда вынете изо рта свою отвратительную трубку! – громко ответил ему Владимир Александрович – Мне нужна Люси Идо!
– А! Это та воровка? По делу о краже бус у княгини Ахматбей? Зачем она Вам?
– Павел Дмитриевич попросил меня найти колье. Мне необходимо с ней поговорить
Дронов махнул рукой:
– В этом абсолютно нет никакой надобности, Ваша Светлость. Мои дознаватели с ней работают, и скоро она скажет, куда задевала эти бусики
– Колье… – поправил Воротынский.
– Без разницы, Владимир Александрович
– И всё же, я должен с ней поговорить
Участковый пристав сел и сделал пару затяжек из прямой трубки:
– Дело госпожи Иду уже решённое. Говорить не о чем
– Идо. Её фамилия Идо
– Всё равно. Она воровка. А для воров закон един
– Григорий Алексеевич, я вынужден настаивать
Дронов вздохнул и вынул изо рта трубку:
– Что Вам в театре не сидится?
– Но это уже точно не Ваше дело
– Ладно, идёмте-с – Дронов встал из-за стола и вместе с князем вышел в коридор.
Они прошли в холодный, тёмный полуподвал, в котором находилось четыре большие камеры. В одной из них, вместе с громко храпящим пьянчужкой и двумя неприятной наружности господами, в рваных лохмотьях, грязных и волосатых, лежала на деревянной скамье служанка Луизы Евгеньевны. На щеке у неё был синяк, лицо отёкшее, чуть ниже губы – ссадина. Платье было порвано. От её вида Воротынскому сделалось не по себе:
– Её били?! – с ужасом, отвращением и ненавистью спросил он у Дронова.
– Откуда же мне знать? Дознание не я провожу – ответил тот, отпирая дверь камеры – Подъём!
Люси открыла глаза, и медленно приподнялась, придерживая одной рукой порванное платье. Затем, прихрамывая, вышла из камеры и встала перед Дроновым. Это была молодая девушка, лет двадцати, смуглая, черноволосая француженка, такая же, как и её хозяйка, только в сотни раз невиннее и милее, с детским лицом и глубокими, чёрными глазами. Вид у неё был до того измученный и утомлённый, что лицо не выражало никаких эмоций.
– Звери… – бросил Владимир Александрович и, взяв девушку за плечо, отвёл от Дронова – Распорядитесь выделить нам комнату и принесите туда чаю
– А икорки Вам не дать? – спросил Дронов, запирая камеру.
Владимир Александрович был возмущён поведением полицейского, и терпение его уже было на пределе:
– Ваши остроты, Григорий Алексеевич, в данный момент совершенно не уместны. Я подам жалобу в канцелярию Его Императорского Величества, по поводу чудовищного содержания задержанных. А сейчас выполняйте мои требования, если не хотите служить ночным сторожем камчатских сопок!
Слова князя несколько урезонили участкового пристава. После этого, он уже ничего не говорил, а проводил Воротынского и Люси Идо в кабинет околоточного надзирателя, коего попросили посидеть в коридоре, а буквально через пять-шесть минут Владимиру Александровичу принесли чашку свежезаваренного чая и вазочку с сушками.
– Благодарю, теперь оставьте нас наедине – сказал Воротынский, садясь на место околоточного надзирателя, городовому низшего оклада, приносившему чай.