Колея к ржавому солнцу

Внутри было торжественно и малолюдно (ранний вечер). Дальние столы (громоздкий дизайн не позволял назвать их «столиками») терялись в полумраке, который безуспешно пытался разогнать красно-коричневый свет висящих по стенам вычурных, в восточном стиле, ламп. Инга с Худым сели за стол, за которым свободно могла бы поместиться компания из восьми человек. Официант в белой рубашке, меню в переплете из кожи царя, графин холодной водки, салат «Столичный», соленые огурцы, селедка, антрекот с картофелем по-деревенски.

– Я есть не буду, – помотала головой Инга.

– А ты не ешь, ты закусывай, – Худой наполнил рюмки. – Давай выпьем.

– Я так и не знаю, как тебя зовут, – произнесла она, взяв рюмку в руку.

– Павел. За знакомство.

Инга опрокинула в себя алкоголь, поморщилась. Водку она не любила и пила лишь от случая к случаю.

– Лекарство сладким не бывает, – прокомментировал ее гримасу Павел. – И закусывай, чтоб не развезло через двадцать минут.

– Угу… Павел… Ничего, что я с набитым ртом?.. Ты мне скажи, ты этим каждый день занимаешься?

– Фрики у «зерен» выбиваю? Не каждый. Выходные никто не отменял, – ответил коллектор.

– Фрики? – переспросила девушка.

– Деньги. Бабки. Лавэ. Финики. Фрики. Как хочешь, так и называй.

– И что, постоянно возите с собой мастифа?

Худой налил еще по одной, выпили.

– Нет, просто упертый тип попался тебе для первого раза. Наглый как танк. Я же говорил, менты у него подвязаны там. Родственники какие-то. Вот мы и пугнули его псом. Теперь будет по струнке ходить, за сына дрожать. Глядишь, дом и вправду спалит…

– Так спокойно об этом говоришь… – сощурилась Инга.

– А что мне делать? У меня работа такая. И у тебя, кстати, тоже. Привыкай. Нет-нет да и случаются жмоты, которые пытаются зажать фрики. Бизнесмены, в основном. Как этот вот… Ты не вздумай его жалеть или еще что. Если бы врасплох его не застали, еще неизвестно, как бы все обернулось. Ты же видела, он охотник. Саданул бы картечью тебе в живот из «сайги», и не сидела бы ты сейчас здесь. Сразу бы поняла, что жизнь состоит не из трех половин. Я худею…

Инга представила эту ситуацию, и ее замутило. Павел сказал, не замечая ее состояния:

– Давай поедим, что ли…

Через полчаса Инга почувствовала, что поплыла от сытости и недавнего стресса. И еще от пяти рюмок водки.

– Ты, Павел, прямо как Железный человек, – предположила она, продолжая на некоторое время затихший разговор. – Всё нипочем.

– Железный? – пожал он плечами. – Тогда бы печень по утрам не болела… Вряд ли. Думаю, я просто обычный хер, всего-то чуть посмелее других. Знаешь, я в третий класс пошел, когда отец у меня погиб в автокатастрофе. Мать стала пить горькую. Через год повесилась в ванной. Нас с братом забрала к себе двоюродная бабка по материнской линии. Она жила в деревне Глухое в Вологодской области. Настоящий медвежий угол, я худею. Пять раскиданных по опушке леса домов, соседей видишь два раза в неделю, если только не пойдешь к ним специально. Дороги из Глухого все через болота. Зимники, летом по ним и пройти-то трудно. Вокруг леса, озёра и несколько таких же деревень. Две пустые законсервированные «зоны», где валили лес еще военнопленные – финны, гансы. Они же построили узкоколейку на конной тяге, чтобы вывозить лес к реке, по которой его потом сплавляли. Узкоколейку разобрали лет за десять до того, как мы с братом там появились. До райцентра доехать – проще туда-обратно на Марс слетать, честное слово… Знаешь, как время там проверяли? В два часа над деревней пролетал «кукурузник» в Рыбинск, по нему и подводили часы. Я худею… Конечно, ягоды, грибы, рыбалка – с этим там все в порядке, но жизнь как на другой планете. Настоящий Русский Север. И это еще при советской власти. Что там сейчас, вообще страшно представить. Я же там с детства не был. Вымерло, наверное, все… Так я к чему? Два года мы там прожили, а потом бабка по осени заболела и умерла. Быстро так, за неделю. Врачей, сама понимаешь, там отродясь не бывало. Сами все лечились. Травами всякими. И больше родных у нас не осталось. Мы с братом подумали, что нас теперь в детдом отправят. В общем, мы бабку тайком похоронили. Закопали ночью в лесу. И еще полгода потом ходили через две деревни на почту, получали за бабку пенсию и на нее жили. Ухаживали за скотиной. По хозяйству всякое. Брат поросенка зарезал. Тот визжал – я худею! Эти, из Парголова сегодня – так, цветочки. Я тогда уши себе затыкал, чтобы не слышать порося… Может, жили бы и дальше, но соседка заподозрила неладное, в милицию заяву накатала. Решила, что мы с братом бабку сами порешили. Приехал участковый, потом следствие, эксгумация, ничего не доказали, нас отправили в колонию для несовершеннолетних… Как сейчас прямо помню, как поросенку кишки выпускали. Он еще брата за руку цапнул. И как мертвую бабку на волокуше в ночной лес вдоль Студенки тащили… Ты, Инга, только одно запомни. Тут, не в коллекторах, а вообще, – Худой сделал руками всеобъемлющий жест, – либо ты зарплату получаешь, либо они кредит не возвращают. По мне лучше все-таки первое…