Колесо Фортуны

Дежурство, конечно, есть дежурство, но все-таки какие ночные происшествия могут быть в Чугунове? Ну, дружки перепились и подрались, ну, парни завелись из-за девок и опять же подрались. До утра посидят в КПЗ и уходят шелковыми…

— Слышь, Вася, — сказал Щербатюк, — а ну, погоняй меня немножко в части оружия…

Кологойда оборвал свой негодующий монолог и с полминуты растерянно смотрел на Щербатюка, не понимая, зачем он говорил ему все то, что тот и так знал по собственному опыту, потом снял фуражку, расстегнул ворот голубой форменки и потянулся за "Справочником следователя".

— Ну, давай — ручное огнестрельное.

— Револьвер Наган, калибр 7,62 — раз, — сказал Щербатюк, зажимая палец. — Пистолет ТТ, калибр 7,62, пистолет системы Браунинг, револьвер системы ВеблейСкотта, пистолет системы Макарова, калибр 9 миллиметров, пистолет системы Стечнина…

— А какое есть холодное оружие?

— Финский нож, кинжал, карманный нож…

— Стоп, стоп! Карманный нож считается уже не оружие, а инструмент. Из каких частей он состоит?

— Ну, колодочка и это… как его? Полотно, да?

— Нет там никакой колодочки, а есть ручка. Полотно бывает у пилы, а здесь клинок. Что в клинке различают?..

Основание, лезвие, обух, острие. Давай зубри, Грицко, а то плаваешь!

— И на кой черт это учить? Только мозги засорять.

— Не скажи! А если тебе доведется следствие вести, писать протокол. И вот, например, нож — главная улика. Что ты будешь писать? "Эта штука, которая в карманном ноже режет, была изогнута" — так, что ли?

Щербатюк пренебрежительно хмыкнул, но ответить не успел. Входная дверь распахнулась, и в комнату ввалился Аверьян Гаврилович. Он хватал воздух широко открытым ртом и натужно прохрипел:

— Воры!.. Скорей!.. Помогите!..

— Застегнитесь, гражданин, — неприязненно сказал Щербатюк и показал пальцем.

— Извиняюсь! — вспыхнул Аверьян Гаврилович и трясущимися пальцами устранил небрежность в туалете.

Странным образом это столь прозаическое действие повлияло успокоительно, и Аверьян Гаврилович снова начал обретать дар речи.

— Прошу вас! Надо немедленно. Что ж вы сидите?

Пойдемте или пошлите кого-нибудь со мной!.. Ведь они же там…

— Где там, товарищ директор? — спросил Кологойда.

— Как это где? В музее, конечно! Раз вы меня знаете…

— Кто ж вас не знает?.. Один лейтенант Щербатюк, так он иногородний, а теперь и он узнает… Вот тебе и практика для твоих лекций, — повернулся он к Щербатюку.

— Вася! — Щербатюк положил руку на свою рыхлую грудь. — Будь человеком! Ты ж видишь, — кивнул он на груду конспектов и учебников, и бесформенное лицо его сложилось в гримасу отчаяния.

Кологойда, колеблясь, посмотрел на него, на Букреева и взял фуражку.

— Только имей в виду! Мне будет нужно — заставлю дежурить, хоть ты там рожай, хоть экзамены сдавай…

— Ладно, ладно, — сказал Щербатюк и склонился над конспектом.

Мягкостью характера Аверьян Гаврилович не отличался. Вся его взбудораженность на короткое время сменилась удивлением тому, как равнодушно встретили в милиции ужасную весть о ворах в музее, но тут же перешла в гнев.

— Я не понимаю, товарищи! Вам сообщают о воровстве государственного имущества, а вы, вместо того чтобы действовать, принимать меры, ведете какие-то странные разговоры, переговоры…

— Спокойно, товарищ директор! — сказал Кологойда.

Он надел фуражку, проверил по носу положение козырька и вышел из отделения. — Вот мы уже идем и сейчас начнем принимать меры… Главное — не пороть горячку. Так что это за воры и где вы их видели?

Аверьян Гаврилович рассказал о загоревшемся вдруг в музее свете.

— Так, может, он сам загорелся? Вон у моей хозяйки лампочка была плохо завинчена, как грузовик мимо идет, дом трясется, она и блымает — то загорится, то гаснет.

— Не было там никакого грузовика! И потом — когда я постучал, свет сейчас же погас.

— Постучал? — Кологойда даже приостановился. — Зачем?

Аверьян Гаврилович смятенно развел руками.

— Черт те… Ужасно глупо, конечно… Как-то так получилось… Импульсивно. Понимаете?

— Нет, — сказал Кологойда. — Кабы вы стояли на шухере, тогда понятно, а так…

— Что значит на шухере?

— Ну, на стреме, на страже, по-блатному. Один ворует, а второй сторожит, и в случае какая опасность — дает сигнал…

— Так что же, по-вашему, я, выходит, соучастник?

Я помогаю обкрадывать свой музей?..

— Я того не говорил, а как будет дальше — посмотрим. Вы мне лучше скажите, какие ценности у вас на хранении?

— Как какие? Все!

— Да нет, конкретно — разные там вещи из золота, серебра…

— Ах, такие ценности?.. Нет, таких ценностей у нас нет.

— Вот я и думаю — что в вашем музее можно украсть? Я как-то был, смотрел, а ничего такого не видел…

— Как это вы не видели? У нас чрезвычайно интересные экспонаты! И они имеют большую научную ценность.

Правда, они не имеют рыночной цены, в том смысле, что их нельзя продать-купить… Нет, не думаю, просто не представляю. Ну кто, например, купит окаменевший зуб мамонта?.. Но духовная, воспитательная ценность их…

— Так вот я и говорю — сколько в милиции работаю, а не слыхал, чтобы кто-то украл какую воспитательную ценность… Вор крадет, чтобы сожрать или продать…