Колесо Сансары

Троекратный крик сойки. Сигнал! Тело само — как будто я долгие-долгие годы ничем другим и не занимался — делает единственно правильные движения. Стрела — я держал её в зубах — падает на тетиву; лук пружинит, подчиняясь вздувшимся мускулам; миг — и тонкий росчерк оперённого древка пересёк человеческий силуэт на бревенчатом валу.

За моей стрелой быстрыми птицами порхают другие, воздух наполняется гудением тетив и щёлканьем врезающихся в дерево гранёных наконечников. Но именно моя стрела — я вижу это — впивается солдату под самый подбородок, разрезав ремешок шлема-каски.

Луга вокруг укреплённого лагеря ожили. Живая человеческая волна, прошитая блеском железа, катится к частоколу. Молча — время боевых кличей ещё не наступило. Зачем будить спящих в палатках — пусть их сон незаметно сделается вечным!

Но они всё-таки проснулись — не все пущенные нами стрелы безошибочно нашли цель. Кто-то из уцелевших часовых поднял тревогу, и теперь там, внутри, за рвом и оградой, нарастает шум и лязг оружия. Быстро же они спохватились…

Лавина воинов в клёпаных шлемах и волчьих шкурах с разбега бьётся в частокол. Ров не стал преградой — его в несколько мгновений завалили заранее припасёнными вязанками хвороста. Арканы чёрными змеями захлёстывают верхушки брёвен, и по ним, упираясь в бревенчатую стену ногами, уже проворно карабкаются самые проворные и самые отчаянные. Но главный удар направлен по воротам — по обоим сразу (в полевых лагерях солдат Империи всегда двое ворот — в передней и в задней стене укрепления).

Тяжеленное бревно — ствол могучего дуба, освобождённый от ветвей и разогнанный соединёнными усилиями нескольких десятков сильных воинов, — врезается в полотнище ворот. Настоящие крепостные ворота, окованные для прочности железными полосами, выдержали бы удар нашего самодельного тарана, но эти — эти не устояли.

Полководцы могучей Империи хорошо усваивают кровавые уроки. В следующий раз они будут гораздо осторожнее выбирать места для своих стоянок и уж, во всяком случае, выжгут траву и кусты на два полёта стрелы от воздвигаемого частокола, но сейчас мы захватили их врасплох. Привыкшие побеждать варваров, дошедшие от пролива до наших холмов, они забыли одно из основных правил войны: «Никакого врага не следует недооценивать, тем более врага, с которым сталкиваешься впервые».

…Железный лязг, треск щитов, вопли дерущихся и крики раненых. К небу рвётся дикий воинственный клич моего народа — теперь время кличей пришло. Мы валим шатры и протыкаем копьями шевелящиеся под тканью тела. Но большинство солдат успели всё-таки вооружиться — хорошие воины! — и встречают нас клинками. Хорошо ещё, что в латы успели облачиться немногие, да и в проходах между палатками не построишься. И ещё — солдат врага почему-то меньше, чем должно бы быть, если судить по количеству шатров. Что-то тут не так…

…Этот воин оказался достойным противником — наверно, он видел много битв. Свистящее лезвие меча обдало мне щёку холодным ветром, пролетев от неё на расстоянии пальца. А я — я не промахнулся, мой топор вошёл солдату точно между глаз. Так я взял жизнь моего второго врага…

Мы давим, берём яростью напора. И числом — врагов действительно оказалось гораздо меньше, чем предполагали вожди, научившиеся оценивать силы противника по размерам их укреплённых лагерей. И мне это очень не нравится, хотя я всего-навсего простой воин (к тому же впервые познавший бой), а не предводитель войска и даже не вождь клана, как отец.

И тут я вижу его — отца. Он стоит в плотном кольце потрясающих оружием ликующих воинов, и я не сразу могу разглядеть то, что лежит у его ног. Лицо отца всё в крови, правая щека разрублена так, что видны зубы, но глаза его светятся весёлым бешенством. А перед ним на земле тело в серебряных доспехах военачальника Империи. Тело с развороченной грудью, в луже парящей крови… И я тотчас понимаю, что за кровавый комок сжимает левая ладонь отца, и почему боевой топор в его правой руке залит кровью до конца рукояти. Он исполнил клятву, данную накануне богам нашего народа. Кровавым богам…

Кое-где клубами вздымается к просветлевшему небу чёрный дым; гонят пленников, собирают доспехи и оружие. Люди холмов расшатывают и обрушивают наземь брёвна частокола — вырывают драконьи зубы. Я пытаюсь протолкаться сквозь бурлящую толпу распалённых боем и победой людей к отцу — мне непременно надо оказаться сейчас рядом с ним!

И в это время над полем виснет хриплый рёв букцин. Холодея, я как-то сразу понимаю, что наша победа — кажущаяся победа — вот-вот может обернуться поражением.

* * *

Храм бога войны Уицилопочтли я уже видел. Ещё в самом начале нашего пребывания здесь мы ходили по городу и глазели по сторонам (в основном, конечно, не праздного любопытства ради — Эрнандо прикидывал, как сподручнее будет биться в этом лабиринте домов, улиц и каналов, когда дело дойдёт до мечей). Вот тогда-то мы и посетили главную святыню Теночтитлана — пока ещё в качестве гостей.