Колесо судьбы. Дочь вождя

Повернув голову, Сигрун посмотрела на него.

– Я хочу встретиться с конунгом. Приведи его сюда.

– Сомневаюсь, – сухо сказала Сигрун, – что он станет с тобой говорить.

– И всё же… я тебя прошу.

– Хорошо. Схожу к нему – когда закончу дела.

***

Кена вернулась в избу, когда солнце давно зашло. Она стояла в темноте и долго боялась приблизиться к Льефу, не замечая, что тот смотрит на неё из-под приспущенных век. Шагнула вперёд и прошептала:

– Прости…

– За что? – тут же откликнулся Льеф. – Я сам приказал тебе идти.

– Я не смогла… не выполнила приказ. Не сейчас, Льеф. Это должно случиться не так.

Льеф прикрыл глаза.

– Иди ко мне, – позвал он.

Кена подошла и осторожно пристроилась на краешек топчана.

– Нет, не так, – Льеф потянул её на себя, – побудь со мной, как бывала, когда всё ещё было хорошо.

Кена скинула сапоги, прилегла на то место, которое, подвинувшись, освободил для неё Льеф, и пристроила голову ему на плечо, стараясь не потревожить рану.

– Никогда больше меня не отпускай, – попросила она.

Льеф не ответил, потому что понятия не имел, что ждёт их впереди, и не хотел попусту обещать.

– Я всегда буду думать о тебе, – только и сказал он, – даже если ты будешь далеко.

Кена погладила его по плечу.

– Тебе хоть немножечко лучше? – спросила она.

– Я поправлюсь, – ответил Льеф.

Это была ложь. Третьи сутки его терзала боль, и она не становилась слабей.

Глава 17. Расплата

– Сигрун! Пс!

Сигрун вздрогнула, услышав голос, зовущий из темноты. На мгновение ей показалось, что это злые альвы пришли за ней.

– Кто здесь? – сухо спросила она, положив ладонь на рукоять ножа, и мужская фигура выступила из сумрака, закутанная в плащ.

– Ты решилась, Сигрун?

Сигрун повела плечом.

– Я всё тебе сказала.

– Тогда отдай его мне.

Сигрун колебалась.

– Не могу, – устало сказала она, – я обещала ему кров. И… он хочет с тобой поговорить.

– Мне не о чем говорить с убийцей моего сына, – свет луны упал на лицо конунга, и Сигрун поймала незнакомый, ледяной блеск в его глазах. Никогда она не видела первого из северян таким.

Конунг Эрик никогда не отличался жестокостью, хотя и умел строго блюсти закон. Однако к тем, кто был ему верен, он оставался справедлив и добр.

Теперь в глазах его блестело безумие, и если бы Сигрун не знала, зачем он пришёл – побоялась бы находиться рядом.

– Если не хочешь моего лечения – то прошу, оставь мой дом, – как могла спокойно сказала Сигрун. – Если же думаешь, что мои травы тебе помогут – то возможно, я что-нибудь подберу.

– Я не нуждаюсь в твоих отварах, женщина! Верни мне сына – если хочешь помочь!

– Не кричи, – ровно произнесла Сигрун, и в её глазах тоже блеснул холодный огонёк. – Колесо судьбы повернётся, и ты встретишь его опять – но берегись, конунг. Судьба не любит тех, кто ставит себя выше неё.

Конунг молчал.

– Оставь меня теперь, – закончила Сигрун. – Я должна закончить дела.

Эрик, скрипнув зубами, побрёл прочь, а Сигрун присела на корточки и продолжила собирать траву.

– Резеда… – пробормотала она. – Что ещё… она назвала ещё одну траву… ночница, да…

Оглядевшись, Сигрун сорвала с невысокого кустика несколько листков и убрала в висевший на поясе кошель.

Подняла глаза на луну и повторила, как научила её чужачка: «Льеф. Да наполнят тебя зимние холода».

Продолжая повторять этот короткий заговор, Сигрун двинулась домой.

***

Кена, как обычно, сидела на краешке топчана и дремала. Голова девушки лежала у Льефа на плече, а рука северянина чуть обнимала её.

Сигрун стало тошно. Ей было тошно каждый раз, когда она видела этих двоих, которые ценой жизни её любимого получили то, чего у неё никогда уже не будет.

«Льеф. Да наполнит твоё сердце зима», – повторила она и, взяв в руки ступку, принялась готовить «лечебный» отвар.

***

Дни шли за днями, и за окнами распускались первые цветы. Деревья шелестели листвой, и любой встал бы на ноги, какой бы тяжкой не была болезнь.

Но Льеф продолжал лежать. Кена видела, что боль возлюбленного день ото дня становится только сильнее, и не знала, как ему помочь.

Сигрун каждый день старательно меняла повязки и по новой наносила мазь. Мягкие пальцы её двигались аккуратно, не причиняя вреда – но Кена видела и то, что толку от их заботы нет.

Южанка исхудала в бесконечном наблюдении за Льефом и с трудом сдерживала слезы, глядя на его осунувшееся лицо.

– Льеф мой… – шептала она и гладила воина, всё реже приходившего в себя, по заросшей щеке.

Кена не могла понять, когда болезнь снова начала одолевать Льефа – ведь в первые дни он шёл на поправку, а потом будто перевесила другая чаша весов.

Льеф бесконечно звал Руна и обвинял себя в том, что сгубил его, а Кена знала, что отчаянье и ненависть порой бывают страшнее клинка.

– Перестань корить себя, мой милый Льеф, – шептала она, – толку нет, если хочешь – пусть буду я во всём виновата.

Но Льеф не слушал. Всё чаще отказывался пить и есть и словно бы звал к себе смерть.

Однажды, когда Кена поднесла к его губам плошку с травяным отваром, Льеф взметнул руку, и плошка, кувыркаясь, полетела на пол.

– Не буду! – рявкнул он, внезапно вернув голосу прежнюю силу. – Кена, дай мне спокойно отойти!