Коля пишет Оле, Оля пишет Коле

Здравствуй, Оля!

Сегодня, когда мы четверо – Еремкины и я с Белкой – пришли в городской штаб дружинников, наш Феликс был уже там. Мы вошли, а он с очень важным и деловым видом продолжал писать. Только мельком взглянул на нас и сказал: «Подождите минутку, я очень занят…» Я прекрасно понимал, что Феликс мог бы и сразу начать разговор, но нужно было, как он сказал мне потом в школе, произвести на Еремкиных психическую атаку.

На стенах висели плакаты: «Хулиган – наш общий враг. Борись с ним!» и «Не пустим в наш новый город старые пережитки!» Эти призывы тоже произвели на Еремкиных очень большое впечатление. И когда Феликс коротко, не отрываясь от бумаги, предложил им: «Садитесь, пожалуйста!», они еле слышно ответили: «Нет, ничего… Мы постоим!»

А потом еще зазвонил телефон, и Феликс стал говорить в трубку: «Задержанных доставляйте прямо в штаб! Пора навести там порядок!» И хоть Еремкиных никто в штаб не доставлял, но им, наверно, стало казаться, что и они тоже не сами пришли к Феликсу, а что их к нему «доставили».

Еремкины раньше никогда не видели нашего Феликса и поэтому все время разглядывали его пустой рукав и молча удивлялись, как он быстро пишет левой рукой.

– В борьбе с хулиганами пострадал? – тихо спросил меня Еремкин.

– Миной оторвало! – ответил я. Еремкин вздрогнул и передал это на ухо своей жене. И хоть беседа еще даже не началась, они оба, как мне показалось, под напором нашей психической атаки начали уже полегоньку отступать. Лица у них были покорные, робкие…

А ведь когда мы выходили из дома, Еремкин сказал своей жене: «Сейчас мы быстренько наведем в этом деле порядок!» Достал из кармана какой-то значок и прямо на улице прикрутил его к пиджаку. Я никак не мог разобрать, что на значке изображено и написано.

И спросил у Белки:

– Это что у него?

– Значок, – ответила она.

– Сам вижу. А за что такие выдают?

– Их не выдают, их в газетном киоске покупают. Там сколько угодно таких. Я знаю: мой братишка значки собирает…

В штабе Еремкин все время нервно теребил этот свой значок, словно хотел, чтобы Феликс обратил на него внимание. Но наш Феликс был в этот раз очень не похож на себя. Ведь всегда он бывает таким внимательным, вежливым, а тут положил трубку и, даже не глядя на Еремкиных, спросил:

– Вы по какому вопросу?

– По сугубо общественному! – ответил Еремкин.

– А точнее?

– Хотим вовремя подать вам сигнал!

– О чем?

– О том, что для детской комнаты, над которой шефствует этот самый… «Отряд Правдивых»…

– «Справедливых»! – поправил его Феликс.

– Да, да… вот именно… Мы хотели сказать, что для этой самой комнаты наша квартира никак не подойдет. Просто детей жалко! Все-таки они наше будущее…

– Почему их должно быть жалко? – удивленно спросил Феликс. – Я думаю, что «Отряд Справедливых» вносит разумное предложение. Городские организации вполне могут его поддержать!

– Видите ли, я уже объяснял… – снова начал Еремкин, теребя свой значок, купленный в газетном киоске. – Я уже объяснял, что детям там будет очень неудобно: входить прямо с улицы, через балкон…

– Ну, что вы! – успокоил его Феликс. – Дети так любят все необычное. Они так любят перелезать через заборы, через перила, через балконы… Мы, воспитатели, это прекрасно знаем. Вот давайте спросим у Коли… Тебе бы понравилось входить в комнату через балкон?

– Еще бы! Я бы давно уж и домой залезал через балкон, если бы не жил на четвертом этаже!

– Вот видите… Так что не волнуйтесь, пожалуйста.

– А места общественного пользования? – все тише и тише возражал Еремкин. – Как быть с ними? Ведь они не приспособлены…

– Дети будут ходить по очереди, по одному. Мы за этим проследим.

– Я понимаю всю важность непрестанного контроля над детьми, остающимися без надзора! – произнес Еремкин.

– Вот видите, как хорошо! – согласился наш Феликс. – Кажется, мы приходим к общему соглашению.

– И я понимаю, что мы, жители нового города, должны учитывать все сложности первого периода…

Я вспомнил твои, Оля, слова о том, что Еремкин очень любит произносить всякие правильные фразы. Он очень хочет, чтобы все кругом считали его сознательным и передовым.

– Но я еще не высказал своего главного аргумента против детской комнаты, воспитательное значение которой мне абсолютно ясно…

– Какой же это аргумент? – заинтересовался Феликс.

У него, как и у твоей мамы вчера, было такое серьезное лицо, что я все время с радостью думал: вот как, оказывается, взрослые могут иногда помогать нам в наших делах и даже в разных хитрых историях, если только мы затеваем что-нибудь справедливое, а не просто так балуемся от нечего делать.

– Видите ли, – вполголоса, будто собираясь сообщить какую-то тайну, начал Еремкин, – никому из вас, к сожалению, не известно, что эти две комнаты предназначались для одной семьи из нашего дома, которая живет в очень тяжелых условиях. Там трое детей…

– Да-а… – задумался Феликс. – Этого мы не знали. Но в то же время: там трое детей, а тут будут обеспечены постоянным вниманием десятки!

– Сколько… вы сказали? – тихо спросила Еремкина, впервые за всю беседу подавая свой голос.

Но муж ее уже собрался с силами и не пошел, а прямо-таки кинулся в бой за справедливость:

– Там, на пятом этаже, мучается в ужасающих условиях семья честных тружеников. Мать работает в школе, где учатся дети строителей. Она, таким образом, имеет самое непосредственное отношение к нашему дому, воздвигнутому специально для строителей и их семей. Две маленькие девочки… между прочим, двойняшки, мешают получить заочное образование отцу, потому что ему негде заниматься. Вы знаете, какое значение придают у нас сейчас заочному образованию! А старшая дочь заканчивает школу, она вот-вот должна выйти на широкую дорогу самостоятельной жизни… И в этот ответственный момент мы, общественность, должны прийти ей на помощь!

Еремкин, мне казалось, никогда не остановится. Но Феликс поднялся из-за стола во весь свой рост, и Еремкины сразу устремили глаза вверх, чтобы разглядеть: что он решил?

– Вот это кажется мне убедительным, – сказал Феликс. – Мы еще посовещаемся с городскими организациями, но зерно истины в ваших словах есть…

Каждый раз при словах «городские организации» Еремкины переглядывались.

– Городские организации, – сказал Еремкин, – не могут не посочувствовать положению этой семьи…

Белка за всю эту беседу вообще не произнесла ни звука. А когда прощалась со мной на углу, вдруг пришла в себя и воскликнула:

– Потрясающе! Потрясающе все получилось. Это, конечно, Оля все придумала, я понимаю. Довела свое дело до конца!

Я не стал рассказывать Белке, что еще сегодня утром, до уроков, обо всем договорился с Феликсом и что мы с ним составили план совместных действий. Сперва, правда, Феликс сомневался. Он говорил, что сам пойдет в жилищно-коммунальный отдел и все урегулирует, что Анне Ильиничне тут же, «без звука», как он сказал, выдадут ордер.

Но я убедил его, что будет гораздо лучше, если мы, ребята, сами победим Еремкиных, даже, может быть, чуть-чуть их перевоспитаем – и этим отблагодарим Анну Ильиничну за ее заботы обо всех нас. Феликс сказал:

– Ну что ж, попробуйте!

И вот я попробовал… Но Белка уверена, что все это придумала ты. Я не стал спорить. Какая разница, кто придумал. Лишь бы Еремкины не передумали!

Коля