Колибри

В горле пересыхает, и я сглатываю. Александр надвигается на меня с грацией хищника, а я вспоминаю про маленьких пушных зверей–трупиков, и прикидываюсь мёртвой. Но моя тщательная маскировка рушится, как карточный домик, когда он приближает лицо на опасно близкое расстояние к моему, и блокирует меня с обеих сторон руками. Зверёк в ловушке, в клетке, бежать некуда. Меня обволакивает запахом иланг–иланга, бергамота и табака, и я тону в этой сладости.

– Кажется, я говорил, что не стоит искушать судьбу? – промурлыкал он.

Моё сердце не стучит, глаза не моргают, и я как–будто наблюдаю со стороны какое–то немое кино. Всё происходит очень быстро, но я отчётливо вижу каждый кадр. И, самое ужасное, что я не только вижу, но физически ощущаю это. Ещё страшнее то, что я сама это делаю.

Во мне всегда жили две девочки. Одна – хорошая и светлая, подталкивающая меня к правильным поступкам, и читающая мораль каждый раз, когда я делала что–то плохое. А плохое я делала очень много раз. Другая девочка – полная её противоположность, постоянно искала приключений на мою задницу, и довольно потирала руки, когда я их находила. Вот и сейчас, хорошая девочка завопила диким голосом в моей голове, но плохая ударила её ногой с разворота как Чак Норрис, и, отодвинув бездыханное тело, с удовольствием потирает свои ладошки, радостно кивая головой.

Мои руки сами тянутся к его шее и притягивают голову для поцелуя. Он, естественно, этого ждёт, и жадно впивается в меня губами, причиняя боль. Руки с силой обрушились на меня, впечатав в стену. Я вцепилась ему в волосы на затылке, и он громко выдохнул прямо мне в рот. Юбка задралась куда–то на талию, и я ощутила холодные ладони на бёдрах, как раз на границе чулок и моей кожи. Кто–то застонал, когда босс взял мои ноги и положил их к себе на талию, поднимая меня за задницу вверх.

Это я застонала. Вот чёрт!

Никогда я ещё не испытывала такого. Это было безумством, наваждением, на грани между добром и злом. Хорошая девочка внутри меня очнулась и прошептала «Не надо», но плохая двинула ей пяткой в челюсть, и та снова замолчала. Его руки причиняли боль, но в то же время были, словно спасением. Они жадно бродили по моему телу без тени сомнения, как–будто я была открытой книгой, в которой известна каждая страница. Мои немногочисленные любовники, которых я, в общем–то, смутно помню, выстроились в ряд и нервно курили в стороне, наблюдая за развитием событий.

Александр открыл моей спиной дверь в другое помещение, по всей видимости, в спальню. Я взвизгнула, когда упала на огромную кровать со смятыми простынями. Босс посмотрел на меня оценивающе, довольно ухмыльнулся и расстегнул пуговицу моего пиджака. Я растянулась на кровати, как Христос, распятый на кресте, и меня парализовало. Даже если бы я хотела, я не смогла бы пошевелиться, но я не хотела. Вот это было действительно ужасным.

Мои глаза расширились, когда он залез на кровать и сел на меня сверху. Он принялся расстёгивать блузку, и у меня появилось несколько секунд, чтобы опомниться. Плохая и хорошая девочки в моей голове отчаянно дрались, выбивая друг другу зубы и вырывая волосы. Этого мне хватило, чтобы попытаться дёрнуться, но холодные руки начальника вдавили меня в матрас.

– Не стоит, Алиса. Ты никуда не уйдёшь, – сказал он тихо, но грозно.

Я судорожно пыталась решить, будет ли это считаться изнасилованием, если учесть, что я сама пришла сюда, и сама полезла к нему лизаться. Наверное, нет, и в суде надо мной просто посмеются.

Я ощутила губы на своей шее, а потом холодные руки скользнули мне под спину, приподнимая. Он как–то грациозно сдвинулся с меня, и я села, уставившись в широкую грудь и живот, покрытый дорожкой тёмных волос. Босс безжалостно снимал с меня пиджак, потом расстёгнутую блузку, а я с ужасом поняла, что мои пальцы расстёгивают его брюки. Я одёрнула руки, и он звонко засмеялся, толкая меня обратно на кровать.

Не говоря ни слова, он расстегнул молнию на моей юбке и потянул её вниз, слезая с кровати. Клянусь, что, если бы он сказал хоть что–то, это вернуло бы меня к реальности, и я бы опомнилась. Наверняка опомнилась бы, но он, молча, выдохнул, оставив меня в нижнем бельё, чулках и кедах на кровати. О, Господи, мои кеды!

Снова тот взгляд, снизу–вверх, пронизывающий меня насквозь. Холодные пальцы снимают мою убогую обувь, потом тянут резинку чулок вниз, и тонкий капрон медленно сползает с моих ног. Следом за ними я лишаюсь трусов и лифчика, который сегодня, по глупой иронии, застёгивается спереди, что безумно радует моего босса. Я слышу вошканье где–то возле кровати, потом шелест фольги и звук надеваемого презерватива. Закрываю глаза, не в силах больше выносить эту пытку, отключаю всё голоса и визги в голове, и это происходит.