Коллапс. Гибель Советского Союза

Горбачев, однако, сосредоточился на Литве, словно это была главная проблема советского государства. «Я додавлю всех [литовских сепаратистов]!» — гремел он. 18 мая Горбачев встретился с премьер-министром Литвы Казимирой Прунскене, которая считалась умеренным и более разумным политиком, чем Ландсбергис. Горбачев хотел, чтобы Прунскене поехала в Вильнюс и убедила парламент заморозить декларацию о независимости. У Прунскене сложилось впечатление, что Горбачев уступил давлению военных, она обратилась к западным дипломатам за помощью для противостояния сторонникам жесткого курса в Москве. Литовский кризис и советские санкции продолжались[331].

ГЕРМАНИЯ И РОССИЯ

1 Мая, во время празднования Международного дня солидарности трудящихся, Горбачев стоял на трибуне Мавзолея Ленина в окружении других «товарищей» по Политбюро и правительству. Но рядом с ним было и новое лицо — председатель Московского городского совета народных депутатов Гавриил Попов, избранный в марте на платформе «Демократической России». Попов уговорил Горбачева разрешить «альтернативную демонстрацию» политических партий, клубов и ассоциаций, которые выросли как грибы благодаря горбачевской либерализации. Либерал-демократы, христианские демократы, анархисты-синдикалисты и другие независимые политические партии и клубы пришли на празднование под разными флагами. Некоторые несли красные знамена с дырой там, где должен был быть серп и молот. Примерно сотня демонстрантов остановились перед Мавзолеем и начала скандировать: «Долой социализм!», «Коммунисты, вы банкроты!», «Долой фашистскую красную империю!», «Свободу Литве!», «Долой Политбюро!», «Долой Горбачева!», «В отставку! В отставку! В отставку!» Большинство в толпе были русскими. Телетрансляция события на всю страну была остановлена, но камеры успели показать крупным планом Крючкова и Язова на Мавзолее, с каменным выражением лица, смотрящих поверх протестующей толпы. Столпотворение перед Мавзолеем длилось двадцать пять минут — целую вечность! В августе 1968 года, когда восемь диссидентов вышли на Красную площадь в знак протеста против советского вторжения в Чехословакию, их мгновенно избили и арестовали сотрудники КГБ. На этот раз шеренги гебистов на площади остались неподвижными — у них не было инструкций, как действовать. Наконец Горбачев развернулся и покинул трибуну, за ним последовали другие советские руководители. Толпа провожала их криками: «Позор!»[332] В кремлевских коридорах Лигачев подошел к Горбачеву с багровым лицом: «Смотрите, до какого плачевного состояния довели страну!»

[333]

Горбачев пренебрежительно назвал протестующих «хулиганами» и «мурлом», раскритиковав Попова за идею включить их в празднества. В то же время он чувствовал себя униженным и оскорбленным. На глазах у всей страны растоптали его авторитет. Под ним разверзалась яма — на одном краю стояли все более радикальные оппозиционеры «Демократической России», которые разжигали политическую анархию, а на другом — разъяренные консерваторы в КПСС и органах госбезопасности. Последние грозили устроить ему разнос на предстоящем съезде партии, до которого оставалось всего три месяца. Выход Литвы из Союза и включение Восточной Германии в НАТО могли стоить Горбачеву лидерства в партии.

3 мая Политбюро обсуждало новую переговорную позицию по объединению Германии. В проекте, отредактированном Черняевым и подписанном Шеварднадзе, Крючковым, Язовым и Яковлевым, предлагалось, что единая Германия остается в НАТО в обмен на уступки и гарантии Запада. Однако Горбачев неожиданно отверг проект, разразившись патриотической филиппикой. Если Запад продолжит настаивать на том, что Германия останется в НАТО, заявил он, мы выйдем из переговоров о сокращении обычных вооружений в Европе и из переговоров с США о сокращении стратегических наступательных вооружений. После этого все возражающие умолкли, а Лигачев сидел довольный[334]. Черняев умолял шефа пересмотреть решение. Верный помощник Горбачева не понимал, зачем тому понадобилась эта игра на публику: «Реальная наша безопасность определяется на советско-американских переговорах… СССР сейчас, как никогда, заинтересован в поддержке перестройки со стороны Запада»[335].