Коллекционер

С меня было достаточно, я и так долго терпел. У других на моем месте давно бы терпение лопнуло. Подошел к ней и сдернул одеяло, потом схватил ее за руку повыше локтя и потянул, а она начала драться и царапаться, все пыталась до лица дотянуться.

Ну подождите, говорю, я покажу вам, где раки зимуют, узнаете что почем.

Веревки были у меня в кармане, и, хоть и пришлось с ней немного повозиться, я все-таки ей руки связал и рот заклеил. Может, слишком туго связал, только она сама напросилась. И к кровати ее привязал, веревку покороче приспособил, а сам пошел за фотоаппаратом, вспышку принес и всякое такое.

Конечно, она сопротивлялась, и головой трясла, и глазами сверкала, и волком смотрела, и даже притворялась, что в обморок падает, но я не отставал. Снял с нее, что было надето, и хоть она сначала отказывалась, в конце концов стала делать все, как я велел, и лежала и стояла как надо. (Я до тех пор не начинал фотографировать, пока она не согласилась сотрудничать.) Так что я сделал все снимки, какие хотел. Снимал, пока все лампы не вышли.

Моей вины тут нет. Откуда я мог знать, что она хуже больна, чем кажется. Казалось, что у нее всего-навсего простуда.

Снимки я проявил и отпечатал в ту же ночь. Самые лучшие те, где я лицо отрезал. Да и все равно с заклеенным ртом она не больно-то смотрелась. Самые лучшие были, где она стоит в туфельках на высоких каблуках, вид со спины. Привязанные к спинке кровати руки создавали, что называется, интересный ракурс. Должен сказать, я был очень доволен, как все получилось.

На следующий день, когда я к ней пришел, она уже встала, в халате была, вроде меня ждала. Что она сделала, очень меня удивило, она сделала шаг ко мне и опустилась передо мной на колени. Все равно как пьяная. Я заметил, что лицо у нее красное, прямо горит, она глаза ко мне подняла и плачет, прямо до истерики себя довела.

– Я очень больна, – говорит, – у меня воспаление легких. Или плеврит. Вы должны вызвать врача.

Я говорю: встаньте с пола и ложитесь в постель. Потом пошел приготовить ей кофе.

Когда вернулся, сказал: вы же сами видите, что не больны, если б у вас было воспаление легких, вас бы ноги не держали.

– Я задыхаюсь по ночам. И вот здесь очень болит, я могу лежать только на левом боку. Пожалуйста, давайте смерим температуру, сами посмотрите какая.

Ну, я измерил ей температуру, было 38,9, но я знал, что есть всякие способы набивать температуру.

– Здесь душно, нечем дышать.

Здесь вполне достаточно воздуха.

Она сама была виновата, нечего было меня раньше разыгрывать.

Ну, все равно я поехал в Луис и взял в аптеке какое-то лекарство от приливов крови и от гриппа и еще ингалятор, и она все это взяла, не отказалась. Попыталась поесть за ужином, но не смогла, ее вырвало, и выглядела она совсем плохо, так что, должен сказать, я первый раз поверил, что, может, она и вправду больна. Лицо у нее было красное, потное, пряди волос намокли и прилипли ко лбу, но ведь все это она могла и нарочно сделать.

Я убрал за ней, дал ей лекарства и собирался уже уйти, но тут она попросила меня сесть к ней на кровать, чтоб ей не надо было громко разговаривать.

– Вы думаете, я могла бы заговорить с вами, если бы не была тяжело больна? После того, что вы сделали?

Сами напросились, говорю.

– Вы же видите, я в самом деле больна.

Это грипп. В Луисе очень многие болеют.

– Это не грипп. Это воспаление легких. Или еще какая-нибудь тяжелая болезнь. Очень трудно дышать.

Все будет хорошо. Эти желтые таблетки сделают свое дело. Аптекарь сказал – это самое лучшее лекарство.

– Если вы не вызовете врача, это будет равносильно убийству. Вы меня убьете.

Да все у вас будет в порядке. Просто температура поднялась.

Как только она заговорила о враче, я опять стал ее подозревать.

– Пожалуйста, оботрите мне лицо платком.

Как-то странно было. Я сделал, что она просила, и в первый раз за все последнее время мне стало ее немножко жалко. Я делал для нее женскую работу. Ну, я хочу сказать, в такие моменты женщине нужна помощь женщины. Она сказала «спасибо».

Ну, я тогда пойду, говорю.

– Не уходите. Я скоро умру. – И попыталась удержать меня за руку.

Хватит глупить, говорю.

– Послушайте, послушайте же, вы должны меня выслушать.

И опять плачет, я вижу: глаза у нее полные слез, и головой мотает по подушке из стороны в сторону. Ну, я уже сказал, мне в тот момент стало ее жалко, так что я сел опять к ней на край кровати, дал ей платок и говорю, мол, неужели бы я не вызвал к ней врача, если б она по-настоящему была больна. Я даже сказал, что все еще ее люблю и что прошу меня простить, и всякое такое. Но слезы у нее лились и лились, и она почти ничего не слушала. Даже когда я ей сказал, что она сегодня гораздо лучше выглядит, чем вчера, что, конечно, было не совсем так.

Ну, в конце концов она успокоилась, полежала немного с закрытыми глазами, потом, когда я сделал какое-то движение, спрашивает:

– Вы выполните мою просьбу?

Какую? – говорю.

– Побудьте со мной здесь, внизу, и дверь в тот подвал оставьте открытой. А то нечем дышать.