Как и во сне, Ключик спустился, вышел на открытую веранду. Зашуршали под ногами жухлые листья. "Нанесло ветром. Подметать некому? У дома покинутый вид. Холодина! До костей прохватывает. Если всё как во сне, в кармане должны быть ключи... Вот так связочка! Как у ключника. Ключик - ключник. Кто это сказал? Не помню". Валентин подбросил на ладони увесистую связку, перебрал ключи. Показалось - должен подойти этот вот, на золотую рыбку похожий. Ключ подошёл. Третья квартира. "Выходит, не сон? Или я и теперь сплю?" Он открыл дверь и закрыл её за собою. Затхло в квартире было, застоялся воздух. В прихожей горел свет, кто-то забыл выключить. На холоде голова чуть отошла, но от духоты замутило так, что Ключик снова поймал стену. Ввалился в комнату. "Да, это здесь. Та самая комната. Куда-то девалась мебель. Дивана, где те двое сидели, нет. Стола нет. Стул тут вот валялся - его тоже нет. Окно только есть. Туда тот, третий, головой вперёд выкинулся. Зачем? Ведь первый этаж. Тошно. Голова раскалывается. С ног валит. Похмелье. Да, это именно он кричал: "Я могу лечь спать?!" Морда красная, бычьи глаза. И опять: "Я могу лечь спать?!" А Зина ему: Василий Степано...
***
По случаю майской жары окна гостиной распахнуты были настежь, раздёрнутые гардины висели мёртво. Штиль. Из окон девятого дома постанывал саксофонный импровизатор, взрёвывал далёким океаническим прибоем стадион, монотонно бубнили новости.
- Понимаете, Валентин Юрьевич, - говорила Зина, потирая костлявые руки, - Алик не виноват, что вырос таким неприспособленным к жизни. Да что я вам говорю, вы и сами прекрасно знаете. Мать и три сестры, он младшенький, и - мужчина. Вот если бы над вами с детских лет в четыре голоса квохтали, какой вы замечательный мальчик и уже совсем мужчина, притом взрослого мужчину показывали только издали, по выходным и праздникам, вы бы тоже выросли рохлей.
- Ну отчего же по праздникам? - вяло возразил Ключик, представив почему-то церковные песнопения. - Павлик же...
- От Павла Петровича, - перебила Резиновая Зина, - он только и слышал, что настоящий мужчина должен хорошо зарабатывать и содержать семью.
Сказала, как отрезала. Сухо. Не жаловала Павлика, считала ханжой и святошей. Валентин спорить не стал, доля правды в такой характеристике была. Действительно: деньги и приторные нравоучения - этим ограничивался вклад Павла Петровича в воспитание сына.
- Да, так вот, - продолжила рассказ Зинаида Исааковна. - Сашенька Дончик, когда Алик пришёл с повинной и принёс курицу, устыдилась и решила урегулировать вопрос. Понимаете, она не умеет по-другому. Бизнес, как вы это теперь называете. Взвесила она курочку, прикинула в уме стоимость и понесла Екатерине Антоновне подношение. Я сама видела из окна, как она шествует через улицу с такой миной, будто её вызвали в налоговую инспекцию, а в руке конвертик. Вот так и вышло, что Катя продала курицу дважды, а Павел Петрович сегодня остался без плотного ужина, зато с деньгами.
Из окна голоса - мужской (глухо) и женский (со смехом, звонко) прихлынули и отхлынули, прошла парочка.
- Студенты, - прокомментировала Зинаида Исааковна, перехватив взгляд. "В наблюдательности ей не откажешь, в любую мелочь вцепится и вытащит на свет божий событие. Студенты. Весна", - с тоскою подумал Ключик, покосившись на фортепиано. Под гробовой крышкой заперты клавиши чёрные и белые, вечный Шопен открыт на одной и той же странице.
- Жаль, жена ваша не играет, - подлила масла в огонь наблюдательная Зина, но Ключик сдержался, не полыхнул, всего лишь затрещал и чадом изошёл:
- И хорошо. С меня этой музыки хватит, - сказал он, обмахнув рукою саксофон, футбольный ор, новости и неясные вскрики то ли от Зайцев из-за стены, то ли из квартиры Вельможных, снизу. Не захотел выпустить наружу досаду и не выпустил. Десять лет нет мамы, десять лет Шопен открыт на этой странице, десять лет заперта крышка. Так было, так есть и так будет, аминь. Кончено.
- Юрочка... э-э, простите. Я всегда говорила, Валентин Юрьевич, что ваша Леночка... - снова двинулась в атаку Зинаида Исааковна Гольц. Ключик не успел пресечь вылазку и сказать, чтоб не совала нос.
Дом дрогнул, как от землетрясения, взвыли голоса; стало ясно: это не за стеной, а снизу, у Вельможных. Что-то грохнуло, посыпались осколки, затем дикий визг расколол томный майский вечер.
- Вася вернулся трезвый? - без испуга, но с большим удивлением проговорила Зинаида Исааковна. Засим бочком подсеменила к окну, чтобы лучше слышать, но выглядывать не стала.
"Первый толчок - захлопнули дверь, афтершок - открыли оконницы так, что вышибли стёкла. С чего она взяла, что это Василий Степанович и что он трезвый? Визжала женщина", - размышлял Валентин, следя за профессиональными действиями соседки.
- Вася! - донеслось из недр третьей квартиры. - Не на!..