Кологривский волок

— Ну вот, Лысанка, и кончен бал. Больше тебя не побалую. Поведут тебя на «Заготскот», погонят на станцию, туда, отколь не возвернешься — моей вины в том нету. Потрубил на веку: вон какие заплешины от хомута, и седелкой боляток набило. Я вот тоже в сторону. Тыркаюсь на своей деревяшке, одна помеха колхозу. Ты, как поведут с конюшни-то, не оглядывайся, а то зареву. Видно, старею.

Прибежали из Савина рыжие двойнята Пичугины. Андрей Александрович помог им запрячь Марту и Карьку, положил упряжь, какая имелась: укатили, весело покручивая над вихрастыми головами вожжи.

Немного погодя, подъехал и сам Ерофеев. Привязали Лысанку поводком к тарантасу: где же тут оглянешься? Пошел спокойнехонько, потому что преданность людям не допускала в нем никаких подозрений. Жалость стиснула Андрею Александровичу горло, слезливо заморгал, и долго стоял как заговоренный, глядя вслед удаляющейся подводе.

После солнечного света в конюшне ему показалось темно. Потерянно побродил между опустевшими стойлами, чувствуя себя, как птица в разоренном гнезде. Знал он, что больше не ступит сюда ни ногой. Домой идти не хотелось, поковылял к речному утору, где на месте бывшей кузницы взялись иван-чай да малина. Любил это утешное место, словно бы специально вознесенное над рекой: глянешь на чистую излуку Песомы, на ее луговую пойму в кучерявых ракитниках да ольховниках, на уходящие из зрения, стушеванные лесные дали — и утишится всякая боль.

Сейчас Андрей Александрович не признал Песому, как будто какая-то другая река строптиво гнала свои мутные воды; видно было, как плыли бревна, иногда с глухим стуком сталкивались друг с другом. Это на новом лесопункте поставили плотину, накапливают воду, а потом пускают вал и гонят сплав. Замоет илом и песком омута, пропадет рыба. Но в те дни, когда река идет меженью, родниково-светлая, как обычно, она по-прежнему красива, успокаивает и ласкает сердце шумилинского жителя.

Андрей Александрович забывчиво смотрел на неудержимое движение воды, не заметил, как подошел сын, окликнул:

— Папа, ты чего здесь?

— Отдыхаю. У меня теперя все дела переделаны.

— Не пойму?

— А приехал Ерофеев, распорядился угнать лошадей в Савино, дескать, у нас конюшня не нужна.

— Ну и ладно. Чего тебе канителиться с тремя клячами? — не понял его печали сын.

— Был бы на своих двоих, я бы дома не засиделся, да, видно, пришла пора с внуками нянчиться, и то не гожусь, потому что Ванюшку еще из пеленок не вытряхнули, а Павлик — это такой пострел, что в два счета скружит голову, где мне за ним поспеть!

— Отдыхай. Имеешь полное право: пенсионер, инвалид войны.

Отдыхай! Вот это-то и есть самая мука для деревенского человека. День можно перекоротать, на другой — руки сами дела ищут.

— Не то забота, сынок, что много работы, а то забота, как ее нет, — ответил Андрей Александрович.

— При хозяйстве хватит тебе по дому управы, — успокаивал Сергей. — Сейчас наши молодожены приедут — не заскучаешь. Туда не удалось съездить на свадьбу, так здесь повторим.

— Зря все же не взял Ленька библиотекаршу-то, и ухаживал, и переписывались, да, видно, не судьба. Неизвестно какую привезет. Ловко это по нынешним временам получается: я женюсь, такого-то числа расписываемся. Без всякого родительского совета, — посетовал Андрей Александрович.

Под горой взвыл пускач ковшового погрузчика — уже стояли в очередь три самосвала. Все шире и глубже захватывает берег песчаный карьер: мало ли песку требуется строителям дороги. Шоссейка, обогнув Шумилино, перекинулась по мосту через Песому и продвигается теперь в глубь бора. Под натиском бульдозеров раздалась просека Кологривского волока, посреди нее на месте бывших лесных хлябей поднимается надежная насыпь. Раскачали, разбудили вековой бор машинным гулом.

Отец и сын некоторое время задумчиво смотрели на копошившихся внизу около машин людей, как на хозяйничавших пришельцев, которым нет дела до местных жителей.

— Я теперь как вот это побитое дерево. — Андрей Александрович показал на поваленную грозой половину ветлы. — Не зря нас вместе шарахнуло тогда молнией.

— Кто-то уж топором ее потяпал, а все же держится: еще зеленеют некоторые ветки.

Не сдается непоборимая ветла, по-прежнему шумит ее уцелевшая половина, не дрогнет ни перед какой лихой силой, стоит на высоком угоре, как богатырь на заставе; кажется, еще стройней стала, выпрямилась. Весной она покрывается золотистым цветом, и раньше всех на ней гудят пчелы; осенью — дольше других деревьев шелестит своими узкими листьями, споря с первыми заморозками.

— Вот, говоришь, клячи. А трактор-то сломался. — Андрей Александрович показал на железяку в руках сына.

— Пустяки! К обеду починю.

— Ерофеев говорит, теперь на трактора да машины вся надежа.

— Правильно, — подтвердил Сергей, весело глядя на отца голубовато-серыми, цвета песомской воды, глазами. — Ладно, пап, не тужи, береги здоровье. Надо бежать на работу.