Колокол в колодце. Пьяный дождь

— Стало быть, в борьбе за существование ловкий, выносливый не должен вырываться вперед, а обязан дожидаться, пока подойдут хромые и хилые? Ну нет, я с этим никогда не соглашусь.

— Борьба за существование, говоришь? Может, ты станешь утверждать, что батрак и помещик стартуют в жизненном состязании с одного и того же исходного рубежа?

— В личном плане нет, конечно. Но ведь когда-то все люди находились в равном положении и исходные рубежи у них были одни и те же. Кто не выдерживал темпа, отставал. Эволюция — процесс неумолимый, но в конечном счете справедливый.

— Более чем странная теория. Итак, кто ныне беден, влачит жалкое существование, так ему и надо, ведь его предки безнадежно отстали в состязании. А ежели он сам тоже не преуспевает, то и это в порядке вещей, потому что наверняка лишен способностей, напористости, изворотливости. Стало быть, он — существо низшего порядка. И большинство, вполне естественно, отстает, ведь оно начинало свой бег намного позади тех, чьи предки, преуспевая, вырвались вперед…

— Зато, если кому-то все же удастся выбиться в люди, он вдвойне достоин всяческих похвал.

— Следовательно, изворотливый и преуспевающий человек заслуживает всемерного поощрения? — спросил Бела Сана с иронией, но и в этой иронии чувствовались свойственные ему мягкость и неподдельная доброта.

Балог собрался было возразить ему, но в дверь постучали.

— Войдите!

Вошел Драхота.

— Господин инженер, люди хотят идти в село, всей артелью. Собрались уже, говорят, вдруг там заваруха или беда какая…

— Не возражаю. Но всем идти нельзя.

— А все и не идут. От силы человек двадцать — тридцать. Но они сто́ят сотни…

— Я не допущу, чтобы они там натворили чего-нибудь.

— Вы-то идете с ними?

— Иду, — отозвался Балог.

— Ты что! Тебе лучше оставаться здесь.

— Я хочу пойти. Понимаешь, мне страсть как хочется.

— Ну что же, ступай. Но только будь осторожен. И смотрите не предпринимайте ничего такого, что могло бы раздразнить крестьян. Драхота, есть кто-нибудь в дозоре на валу?

— Есть, господин инженер. Старик Сокоди.

— Так ведь он плохо видит.

— Сколько надо — увидит. Да тут и видеть-то нечего: смутьяны вряд ли рискнут сюда явиться.

— Не загадывайте! Лучше глядите в оба.

— Все будет в порядке, господин инженер.

Все трое вышли на крыльцо, перед которым уже собралась большая группа землекопов. Это были в основном молодые люди. В руках они держали заступы и дубинки. Балог присоединился к ним, и они направились к селу.

— Действуйте с умом, Лёринц, — крикнул им вслед Бела Сана. Не входите в село все разом. Пусть кто-нибудь войдет первым, а остальные за ним.

— Будь спокоен, — помахал тот рукой на прощание. — Ничего не случится.

8

В корчме было душно и жарко, но те, кто в этот знойный воскресный день входил сюда с улицы, раскаленной, как пекло, в первый момент ощущали приятную прохладу. Белые полотняные занавеси на входной двери и окнах преграждали доступ не только назойливым мухам, но и пышущему жару с улицы. В сумрачном зале с низким потолком царила дремотная гнетущая атмосфера. Молодые рабочие с дамбы тихо и мирно сидели в тесном углу за длинными столами и молча потягивали вино. Их было довольно много, едва ли не столько, как на свадьбе, и тем не менее голосов почти не было слышно.

Корчмарь Исаак, старый еврей, забившись в закуток за стойкой, исподлобья наблюдал за ними. Его взгляд выражал нескрываемое презрение, словно это были забулдыги, сброд какой-то. Ну что они за люди? Пить-то они умеют, хлещут вино почем зря, наливают в брюхо, как воду в бездонную бочку, и это хорошо, очень хорошо. Но куда им до здешних деревенских парней? Даже песни ни одной не спели. В каких только краях они выросли?

Правда, размышляя таким образом, он вдруг вспомнил о переломанных столах и стульях, о перебитых бутылках, кружках, стаканах, о выбитых стеклах и прочих печальных последствиях потасовок и решил, что все-таки смирные посетители, пожалуй, предпочтительнее. Тем не менее старый корчмарь в глубине души относился к этим простым землекопам свысока и даже пренебрежительно.

В нынешнее время, правда, жизнь в селе тоже пошла спокойнее. А бывало, по вечерам или воскресным дням собиралась в корчме коротать времечко чуть ли не половина села. И под веселую руку нередко закладывали в кипящий котел целого теленка или барана и лихо плясали до самого рассвета — кто кого перепляшет. А расходились, только когда веселье принимало опасный оборот, когда парни дубинками со свинцовыми набалдашниками принимались испытывать друг у друга прочность черепов.

В те времена люди не умели веселиться разумно. О безудержном разгуле веселья свидетельствовали пробитые головы, подбитые глаза, сломанные ребра, а нередко такие драки стоили и жизни иному молодцу.