— Ничего. Что скажет Кутин — я знаю. Точнее — догадываюсь.
— И?
— А что — «и»? Ничего он не скажет. Потому что этот вопрос сейчас не на его горизонте.
— Вот как!
— Да, вот так. Так что ответишь, Дима?
— Я скажу Вам одно — уверен, государство должно стать Православным. Дело за формой.
— Тааак.
— Форма, юридически не сложная. Оставим триумвират с некими элементами реальной демократии.
— Что — выборы?
— Избавь Господи! Всенародные референдумы по социальным вопросам. Не более.
— Возможно, даже неплохо. Так.
— Церковь, во главе её Патриарх — Вы. Она заниается духовным потенциалом народа и государства. Проще — генерирует некую Национальную Идею. Её не надо больше искать — она в воздухе.
— Понял. Дальше?
— Президент осуществляет законодательную функцию. Премьер — хозяйственную. Идея — первична, остальное вторично.
— Гм. Дима, а что скажет Володя? Если, допустим, поддержу твои идеи… И дополню своими. Но Кутин — сторонник властной вертикали ведь.
— Поезд ушёл, Владимир Михалыч. — немного подумав, ответил Волков. — Если Вы заметили — только что. Триумвират, в той форме, в какой он функционирует сейчас — решение временное, пока мы не закончим эту войну. Тогда потребуются новые решения. Люди устали, они ждут когда это всё закончится, или хотя-бы наступит какая-то ясность. Кутин — мужик умный. Он найдёт в себе силы поставить интересы страны выше собственных интересов. По крайней мере, я на это надеюсь…
— Пошли к трапезе. Посмотрим, во что выльется этот разговор вечером.
По дороге в братскую трапезную, где, стараясь не ударить лицом в грязь, монахи накрыли довольно обильный стол, в честь праздника и приезда высоких гостей, оба молчали, обдумывая информацию, которой как-то запросто вышло обменяться за то непродолжительное время, которое отпустила Президенту с Патриархом так не вовремя прихватившая спина Премьер-министра. Сам же Кутин, в милейшем расположении духа, сыпля шутками, болтал с пугающего вида почти двухметровым монахом у дверей в Госпитальный корпус, где его и обнаружили.
— Ну что, Владимир Владимирович — я вижу, отудобило Вас. — с лукавой улыбкой поддел его Кирилл.
— Ооо, Ваше Святейшество! — расплылся Кутин, разводя руками. — Тут у Вас дело знают. Вот брат Лавр меня намял так, что хоть плачь было сначала, а как травами своими отпоил и на воздух вывел — такое впечатление, что жизнь новую начал.
— Так как спина — попустило? — спросил Волков.
— Да что ты! Свет белый увидел!
— Только завтра после утренней трапезы — сразу обратно ко мне, не запамятуйте, Владимир Владимирович! — поклонился, оглаживая бороду, достойную киношного волшебника дюжий брат Лавр. — Надо закрепить достигнутое. А то, помилуй Господи, ещё по дороге прихватит. И что я говорил по поводу спины, делайте, не давайте волю лени. Но главное — с молитвою.
— Это он верно говорит. — погрозил пальцем Кирилл. — Знаем мы вашего брата — мол, мазью помазаться сподобимся, так и пройдёт. Главное лечебное средство-то — оно не мазь, мазь она как-бы проводником выступает. А лечит благодать, достигаемая посредством молитвы доброй, нерассеянной. Ладно. Ты, брат Лавр, давай-ка, услужи Патриарху — ступай в трапезную, пусть накрывают. И мы за тобой следом. Поинтересуйся также: людей прибывших накормили? Ступай, ступай…
— Ну, а вы о чём поговорить успели? — спросил Кутин, когда монах, поклонившись Кириллу, переваливаясь, заспешил прочь. — Или у вас какая-то специальная программа была?
— Да о том, о сём. — как-бы между прочим ответил Волков. — Рассказал Владимир Михалычу о текущем положении, про ситуацию с группой Сорокина рассказал.
— А. — Кутин опустил очки на глаза, озираясь по сторонам, вроде как разглядывая монастырские постройки. — Ну да. Пойдёмте, нет?
— Ну пошли. — кивнул Патриарх и застучал посохом по камням дорожки.