Читаем Коловрат полностью

Коловрат увидел, что Федор Юрьевич кивнул отцу еле заметно. Князь уловил этот кивок, даже не повернув головы. Он уже не уговаривал гостя, а жестко ставил условия.

– А теперь, хан, выслушай моего воеводу, который не один год сражается с моими врагами, побеждает их и со славой привозит мне богатую добычу и признание моей силы и власти в этих землях. Это воевода Коловрат. Он привез тело твоего сына в Рязань. И много еще чего привез. И своих воинов, убитых на границе с твоими землями, он тоже привез. Говори, Евпатий. Твой черед настал.

– Не сердцем, а головой, – подсказал намеком князь Федор, и Коловрат его понял.

– Я много сражался, многих недругов земли Рязанской видел на своем веку, – заговорил воевода. – И своих и чужих разбойников бил, которые русские селения жгли и грабили. И у тебя бывал, славный хан, вместе с князем Федором, когда попрекали тебя за твоих молодцев, что нападали на селения наши, в полон женщин и детишек уводили. Но то распри были наши, соседями мы были, пусть не всегда и добрыми. А нынче чужие всадники появились в наших землях. И ты о них знаешь! Знаешь, потому-то и сын твой оказался там, где я разбил монголов. Не буду говорить, что он там делал, не мне говорить об этом. Но только враг к нашим границам подойдет через тебя, хан. Он жесток и многочисленен. Это монголы.

– Монголы? – Хан сидел прямо и даже выражением глаз не выдал своих мыслей и своего настроения. – Они кочуют так же, как кочуем мы. У них свои стада, у нас свои стада и табуны коней. Степь большая, но травы всем не хватит. А у русичей полно свободной степи, где нет табунов. Русичи пашут землю и сажают зерно. Зачем им степь? Пусть мои стада и табуны пасутся на твоих землях, князь. За это я буду продавать тебе лучших коней и самых жирных баранов. Твоих славных молодых воинов я буду принимать в своих шатрах как своих сыновей и выдавать за них самых красивых девушек.

– Добрые кочевые монголы, – снова заговорил Коловрат, – числом более трех сотен всадников напали на рязанское поселение у границ с половецкими степями. Я бился с ними. Вместе с моими дружинниками бились и жители этого поселения. Мы видели замученных пытками людей, у которых монголы пытались выведать, как сильны русичи. Эти монголы пришли узнать о нас побольше, чтобы потом напасть и стереть с земли наши города. Мало кто из них вернется назад, испытав нашу силушку. Но они прошли через твои земли, хан. Сколько их еще в твоих степях, скажи?

Юрий Ингваревич открыл было рот, чтобы перебить воеводу с его речами и обвинениями, но князь Федор остановил его, снова еле заметно покачав головой. Хан явно не собирался возражать. Наоборот, повесил голову, будто его оставили последние силы.

– Как погиб мой сын? – спросил он после недолгого молчания и посмотрел на Коловрата.

– Его сразила монгольская стрела, – нашелся что ответить воевода, не желавший врать прилюдно, но понимавший, что скрыть, как на самом деле погиб Карат, нужно обязательно.

– Скоро возле наших шатров будут резать баранов и готовить праздничную еду. Перед первым снегом. Буду рад видеть у себя в гостях своего брата рязанского князя. А я приеду к нему праздновать Нардуган[14]. Как добрый сосед.

Хан поднялся так неожиданно и скоро, что его приближенные не успели подхватить его под руки. То ли надежды на будущее дали старику новые силы, то ли он хитрил и прикидывался немощным. Юрий Ингваревич поднялся проводить хана, а князь Федор, положив руку на плечо Коловрата, сказал:

– Правильные слова, вовремя сказанные, часто помогают больше, чем победа в большой битве, где кладут головы тысячи лучших воинов. Не всегда меч, Евпатий.

Коловрат посмотрел вслед Федору, покинувшему горницу. «Эх, – подумал воевода. – Надо было вас туда свезти. К Медведке да к реке Цне. Один раз посмотреть, и не было бы больше разговоров о мире и братании со степью. Со степи смерть идет, а вы не видите. А вот хан Туркан видит, потому и приехал, чтобы понять князя рязанского, увидеть в нем союзника или равнодушного соседа, который и глазом не поведет, когда его народ будут резать пришлые с востока чужаки».

В большой задумчивости Коловрат вышел к гостям. За столами во всю шло шумное пиршество. Хмельные напитки сделали свое дело: разгоряченные лица и громкие голоса, кое-где перевернутая посуда. А под дальними столами тащили друг у друга кости две собаки с княжеской конюшни – Тугай и Ворон. А маленькая лохматая Пегаша, не ввязываясь в драку, выпрашивала куски у подвыпивших гостей, глядя им в глаза из-под стола своими преданными черными, как бусинки, глазами.

Коловрат опустился на лавку, поглядел по сторонам и решил, что для него на сегодня пиры закончились. Облизнув пересохшие губы, он взял в руку свой кубок с намерением осушить его до дна во славу мира и дружбы, если таковые возможны между людьми. Поднести сосуд к губам он не успел. Удар по руке – и кубок полетел на пол, разливая содержимое по скобленым доскам. Коловрат отпрянул, отряхивая мокрую руку и глядя на пятна на полах своего кафтана.

Перейти на страницу:

Все книги серии Ратный боевик

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза