Колумб

Бернальдес беседовал с Колумбом в 1496 году, но свою «Историю Католических Королей» завершал лет на десять-двенадцать позже. К тому времени вся Кастилия говорила о жестоких расправах с индейцами, и всем было известно, что на Эспаньоле, Ямайке, Кубе, Малых Антильских и Багамских островах местных жителей травили собаками, Канарскими собаками, их специально для охоты за индейцами привозили в Новый Свет. Каждая такая собака и в самом деле заменяла десять загонщиков-убийц, а Лас Касас называет клички особо «отличившихся» псов, которые загрызли десятки индейцев. Но впервые собак использовали для травли людей соратники Адмирала в этой бухте, и глава экспедиции не считал зазорными такие действия…

Ямайка несколько разочаровала Адмирала, и он решил снова вернуться к Кубе и проследовать вдоль ее южного берега на запад, ведь именно в той стороне и должна была находиться страна Великого хана. Вскоре флотилия вышла к кубинскому побережью и 15 мая вступила в волшебный архипелаг. Десятки маленьких островов проплывали мимо кораблей, там и здесь к небу тянулись пышными кронами королевские пальмы.

Адмирал назвал этот прекрасный околокубинский архипелаг Садами Королевы. В 1940 году эти места посетил на легком кэче С. Э. Морисон, и он писал, что «проливы между островами были так запутаны и мелки, что нас не покидало чувство, что Колумб был великим судоводителем не только в океане, но и на мелководье» (22, 124).

Корабли миновали Сады Королевы и пошли дальше. Берегу не было конца. Горы исчезли, флотилия шла у низких берегов, порой между мелями извивались неширокие протоки, и через них приходилось проводить корабли долгим и трудным способом. Посылалась вперед лодка, с нее отдавался якорь, а затем к якорю с помощью ворота подтягивалось судно. Это был залив Батабано, Адмирал дошел до узкой западной оконечности Кубы, но и она тянулась на сотни миль. Непроходимые мангровые заросли окаймляли топкие берега, и эти мангры были так густы, что через них — это слова Адмирала — не смогла бы проскочить даже кошка. Миллионы воздушных корней пили соленую воду, запах гнили преследовал корабли. Странное это было море — воды его меняли цвет, то они становились белыми как молоко, то казались чернее чернил, и это наводило страх на моряков, ведь любое необъяснимое явление суеверным спутникам Колумба мнилось очередной проделкой сатаны. А дело объяснялось просто: быстрые течения выносили с отмелей в море то снежно-белый ил, то черный песок.

Наконец флотилия подошла к бухте Кортес, до нее от западной оконечности Кубы, мыса Сан-Антонио, оставалось миль шестьдесят. Берег здесь круто поворачивал на юг, и Адмирал вообразил, что он дошел до Золотого Херсонеса — Малаккского полуострова. Велико было искушение: продвинуться дальше к югу, обойти этот Херсонес и через проливы, описанные Птолемеем и Марко Поло, проследовать затем к берегам Индии, проплыть в Красное море, посуху перейти в Палестину и оттуда добраться до Испании. Но Адмирал подавил этот порыв души: корабли так часто приходилось протаскивать волоком через мели, что днища их прохудились, да и, кроме того, на исходе были запасы провианта. И Адмирал, пройдя вдоль берегов Кубы 330 лиг (около 1200 миль), счел за благо вернуться на Эспаньолу. До конца своих дней он так и не доведался, что от бухты Кортес до Малаккского полуострова было 10 тысяч миль!

Но, преодолев «херсонесское» искушение, Адмирал решил убедить мир, что земля Хуана (так он называл Кубу) не остров, а часть Азиатского материка.

В четверг, 12 июня 1494 года, была дана команда свистать всех наверх. Экипаж «Ниньи» выстроился на палубе, и нотариус флотилии дон Фернан Перес де Луна зачитал удивительный документ. То был акт, коим торжественно и формально заверялось, что земля Хуана никакой не остров, а материк и «начало Индий и их конец, так что, следуя этой землей, можно посуху дойти до Испании», и заключительный параграф акта был сформулирован так: «…а всякий, кто когда-либо осмелится утверждать противное тому, что здесь значится, да уплатит штраф в сумме десять тысяч мараведи, и да будет урезан у него язык, а если подобное скажет грумет [матрос второй статьи] или лицо равного положения, то получит он сто плетей и лишен будет языка» (42, V, 240–241).

Затем все моряки «Ниньи» под присягой подтвердили, что согласны с этим актом, и проставили свои подписи. А к концу дня собраны были подписи на двух других кораблях, и акт нотариус Фернан Перес де Луна вложил в шкатулку, которая запиралась на три ключа.