Колыбель для Ангела

На пятые сутки в пропасть сорвалась наша коренастая лошадка, унося с собой две палатки и кое-какую нужную утварь. Один из членов экспедиции, филолог, долго сокрушался по утрате. Даже попытался убедить нас спуститься за пожитками, но Тажи Чару кратко и убедительно пояснил, что это бесполезно. Во-первых, спуск вниз займет не одни сутки, во-вторых – внизу множество скал и отыскать там что-либо невозможно. Филолог смирился, но поникшая голова и печальные взоры, которые он периодически обращал в сторону злополучной пропасти, свидетельствовали о том, что боль утраты он переживает тяжело. Его, человека, по большей части, кабинетного, утрата палаток, как признака домашнего уюта, угнетала даже больше гибели лошадки. Но на ночном привале Тажи Чару удивил его, как и всех нас, соорудив из штативов, одеял, тентов и прочих тряпок целое бунгало. Больше всех, конечно, доволен был наш несчастный филолог, который суетился вокруг тибетца, стараясь хоть чем-то помочь, пока тот создавал это импровизированное жилище.

Последующие трое суток не принесли нам новых испытаний. Но картина разительно изменилась. Мы шли вдоль гребня горного хребта и дорога была относительно ровной и безопасной. Кроме того, вышло и ярко светилось лучезарной улыбкой близкое и родное солнце. Невозможно передать словами то великолепие, которое нас окружало. Заснеженные шапки гор исполинскими куличами вырастали из молочной пены облаков. Снег искрился от солнечных лучей и его отблески больно клевали глаза. От этой напасти защищали только наши очки со светофильтрами, хотя, порой, все-таки тянуло взглянуть невооруженным, живым глазом на эту первозданную красоту…

Девятые сутки пути стали для меня роковыми. Утро этого дня, после очередного ночного привала, встретило нас густым, тяжелым туманом. Путь наш пролегал по небольшому леднику, вдоль склона. Справа от нас сквозь туман мрачно проглядывалась очередная пропасть, я инстинктивно ощущал ее бездонную глубину. Я шел в хвосте нашей экспедиции, мои горные ботинки цепко держались за скользкое покрытие многовекового льда и я особо не переживал за их надежность. Пеленой обволакивала пронзительная тишина, нарушаемая лишь звуками нашего движения и дыхания.