Колымский тоннель

словоохотливость у бывшего капитана не было возможности, пришлось отдать ему ключ от

библиотеки и "хромать", "катиться", "у..." "в свой вонючий барак".

Усталые и грязные люди копошились в полутьме на нарах и вокруг железной бочки,

переделанной в печь. Пахло дымом, прелью, усталостью и -- чуть-чуть -- жареным хлебом, над

тонкими ломтиками которого колдовал у печки полускелет с безумными глазами.

-- А вот и новенький! -- сказали от печки, едва за Красновым закрылась дверь. -- Иди, садись.

Дайте ему место.

Полускелет забрал свой сухарик и отошел. Краснов сел на его чурбан.

-- Ну, рассказывай, кто таков, откуда, за что, когда...

Краснов не видел их лиц. Он не мог смотреть в их лица. Они казались ему грязными пятнами, на

которых блестели волчьи глаза. Он слышал за спиной дыхание и не мог избавиться от страха, что

удавка уже занесена, сейчас набросят и рванут.

Он был уверен, что все они знают Александра Краснова. С ними ложь не пройдет. Надо сделать

что-то такое, чтобы не впутывать в это дело Сашку, но и под своим позорным именем умирать не 117

хотелось. И он сказал то, до чего не мог додуматься за всю зиму, а сейчас дошел в несколько секунд.

Надо говорить правду, но ту правду, в которой он -- Скидан.

Его слушали. Переглядывались. Он смотрел, рассказывая, на огонь в печке, на искры, бегающие

по угольям, но краем глаза отмечал, что переглядываются с непонятным для него пониманием.

Он рассказал о Лабирии, о вероятностном Магадане, о монорельсе от моря Восточно-Сибирского

до моря Охотского, о машинах на воздушном экране и с электрическим двигателем... Они слушали.

Он рассказал о вечевании, о свободе отношений, о жилищах, лечебнях и учебнях, о запрете на

историю и художественную литературу. Он рассказал о староверах и об Александре Краснове,

который решил удалиться на Остров Скорби, чтобы забыть о проклятом своем прошлом. Он не

сказал о Светлане, о Резервате, о пришельцах и миражах. Когда дошел до выхода из тоннеля и

взрыва, его остановили:

-- Дальше знаем.

Потом раздался голос:

-- Подсудимого заслушали. Слово прокурору.

Невидимый прокурор говорил сбоку. Голос его был тих и глух.

-- Господа присяжные. Каким человеком был Сашка Краснов, вам рассказывать не надо, все его

помнят. Он не доехал до прииска и не вернулся в лагерь. Следовательно, убит при попытке к бегству,

по дороге на прииск, по приказу присутствующего подсудимого. О подсудимом мы знаем мало. То

есть, за последний год. Он ушел к бабе и пропал, а как попал сюда -- мы точно не знаем. Но

начальник Бугрин отдал нам его, потому что, как нам кажется, имеет к нему личные счеты. Может

быть, из-за гибели своего дружка Давыдова, может, еще почему, но нам это по хрену, потому что все

они сволочи, и капитан Багрин из заградотряда для нас не фронтовик, а такая же фашистская тварь,

как присутствующий здесь подсудимый.

О Краснове говорили отвлеченно, и он сам вдруг начал воспринимать происходящее как суд над

кем-то другим, кого он до сих пор не знал. Это было интересно и не страшно: с подсудимым что-то

хотят сделать, а сам-то Краснов сюда никаким боком. Что общего у советского офицера Василия

Краснова с какой-то фашистской тварью?..

-- Короче, -- продолжал прокурор, -- я уверен, что уважаемый суд будет снисходителен к

подсудимому и даст ему немедленного вышака.

Одобрительное гудение со всех сторон Краснов воспринял уже вполне применительно к себе и

сжался в ожидании легкого падения удавки на укрытые ватником плечи. Даже представил, что

заденут какое-нибудь ухо. Вздернут на дальней стене, оставят на ночь, как уже бывало, а утром

доложат, что повесился.

-- Слово адвокату.

Голос адвоката Краснов услышал из-за собственной спины. И почему-то подумал, что вот ждал

оттуда удавку, а оказалось, что адвокат прикрывает его, как ведомый в воздушном бою.

-- Уважаемый суд, надеюсь, примет во внимание, -- начал адвокат, -- что мой подзащитный -- не

убежденный, а воспитанный злодей. И для начала прошу рассмотреть эту разницу.

"Зал" загудел, предвкушая развлечение.

-- Поймайте в лесу взрослого волка, -- продолжал адвокат, -- и попробуйте сделать из него

цепную собаку. Вас ждет поражение, ибо взрослый зверь вырос на свободе и в неволе скорее

погибнет, чем смирится с ошейником. Дальше вам понятно. Из слепого волчонка вырастить так

называемого друга человека -- задача посильная, хотя и это спорно: говорят, что для надежности

одомашнивания нужно несколько поколений. Что же мы имеем в случае с моим подопечным?

Беспризорное детство, благословенный детдом и благодарность по гроб жизни за такое счастливое

детство. Почему не вырасти прекрасным цепным псом, если есть все условия и ты тщательно

обережен от примеров противоположного характера? Итак, первое. Мой подопечный есть продукт

античеловеческой системы, в известном смысле ее жертва, и это снимает значительную часть его

вины. Но поскольку судить систему нам пока не по силам, ибо даже слово "система" у нас под

запретом, вернемся к нашим баранам (смех, голос: "К барашку!"), то есть к личности и личной вине

подсудимого. Да, он был с нами жесток. Но можем ли мы назвать в его окружении хоть одного,