Колымский тоннель

лишь потом медленно сказал:

-- А я тебя собирался бригадиром назначить.

-- Не пойдет, -- сказал наглец. -- Меньше батальона не приму.

-- Война кончилась, -- объяснил Краснов. -- Разведки фронтовой больше нет.

-- Значит, не сработаемся, -- оценил разведчик.

-- Кругом, шагом марш, -- велел Краснов.

Фронтовик влепил ему еще один долгий взгляд, забрал со стула шапку и не спеша удалился.

-- Позови мне лейтенанта Давыдова! -- крикнул вслед Краснов.

Когда дверь закрылась, он шагнул в угол, к музыкальной этажерке, собранной из тонких

лиственничных стволиков. Любимая пластинка всегда стояла на патефоне, новая иголка всегда была

заправлена -- оставалось только поднять крышку да завести пружину заранее вставленной ручкой.

В горячие довоенные времена, еще городским лейтенантом, он любил опускать иголку так, чтобы

сразу, без малейшего шипения, услышать музыку. Теперь же находил особую прелесть как раз в

этом загадочном шипении, похожем на голос пара в зимнем чайнике, на стремительный бег поземки

по дощатой стене, на треск полозьев по наледи, на шуршанье приводных ремней, на дальний шум

двуручных пил в промороженном лесу. Эти звуки, смешавшись под патефонной иглой, пели ему

прелюдию к наслаждению прекрасным, под них он вспоминал сво первое психологическое

открытие, сделанное ещ в детском доме: "Предвкушение обеда, когда идшь в столовую, вкуснее

самого обеда". Эти звуки мирили Краснова с неприятностями жизни.

К шипению присоединилась "Элегия" Глинки.

Не искушай меня без нужды

Возвратом нежности твоей.

Разочарованному чужды...

Да-да-да, разочарованному чужды... Тридцать лет таких усилий, столько жертв, столько

лишений, на горло собственной песне, сапогами по обнаженной душе -- и где же результат?

Прекрасное будущее дразнит из-за горизонта, пот с киноэкрана голосом Любови Орловой, летает с

нею над Москвой в открытом автомобиле... Когда-то еще долетит оно сюда, где незаметные герои

всенародной борьбы тратят жизнь на переделку вот таких, как этот разведчик, который полтора года

пробыл в немецком плену, но так и не понял, что не в плен надо попадать, а драться, пока не

погибнет враг или пока не погибнешь ты. Но ведь, погибнув, приблизишь будущее... Смертью

храбрых и во имя... Кстати, что стал бы делать в плену он, капитан Краснов Василий Александрович?

Едва придя в себя (вполне возможно допустить, что чем-то оглушило, и взяли без сознания), он 3

выбрал бы момент и убил бы хоть одного фашиста. Все не зря бы пропал. А если еще захватить

автомат... Небось не сложнее нашего, разобрался бы... Но ведь не работать же на них!

Это сколько же герой-фронтовик успел за полтора года принести пользы врагу?! На сколько

дней, пусть часов, пусть даже минут, но отодвинул победу? Сколько наших -- честных! -- из-за него

погибло?! И теперь: "Поверишь и отпустишь"! Хам, наглец! Ты сперва отработай за всех, кого

погубил, сотрудничая с врагом! Ты не дрова пилить, ты на прииск поедешь, в открытой машине, как

Любовь Орлова! Кайлушкой - золото - Родине - в поте лица!..

"Элегия" кончилась, а Давыдов не появился. "Может быть, с самодеятельностью мается", --

подумал Краснов. Он знал, что втайне от начальника Давыдов пытается сделать ему сюрприз:

заставить хор исполнить эту самую "Элегию". Однако зеки, уже с половины фронтовики,

предпочитали издевательски орать:

Я другой такой страны не знаю,

Где так вольно дышит человек,

а едва доходило до Глинки, устраивали разнобой.

Краснов перевернул пластинку, послушал, как Обухова поет: "Матушка моя, что во поле пыльно",

закрыл патефон и уже с раздражением крикнул в окно часовому, чтобы поискали там лейтенанта

Давыдова.

Вскоре Давыдов пришел.

-- Что так долго? -- спросил Краснов.

Оказалось, герой-фронтовик ничего ему не передал, молча прошел мимо.

-- Ну что же, -- Краснов рукой в воздухе подвел черту. -- На прииск. Не хочет бригадиром, будет

старателем. Завтра пойдет машина за горючкой, пусть и его захватит.

-- С побегом? -- уточнил Давыдов.

-- Нет. До места.

-- Крюк большой, -- возразил было Давыдов.

-- Ничего, -- сказал Краснов. -- За горючкой же едут. А ему надо мно-ого поработать: он перед

Родиной в ба-альшом долгу...

И вот машина увезла "старателя" на прииск "Ударный" -- если честно, по условиям труда и быта,

то на верную смерть задолго до истечения срока: там мужики и покрепче гасли за две-три зимы.

Краснов проводил полуторку взглядом и сказал:

-- Двум капитанам на одном корабле тесно. Лишнего -- за борт!

После этого капитан В.А. Краснов двинулся дальше в сопки, на охоту.

Ремень у автомата он нарочно отпустил подлиннее, чтоб было удобнее при необходимости

стрелять навскид. Тяжелый дисковый магазин неудобно толкал в бедро, напоминая, что надо

неустанно требовать плоские судаевские магазины, а еще лучше -- легкие судаевские автоматы. Для

всего личного состава. Охранники -- тоже люди, ничем не хуже всех остальных солдат. Между

прочим, война кончилась повсюду, а здесь она продолжается. Если на то пошло, так передний край

теперь здесь, притом во всех смыслах -- и в боевом, и в трудовом: восстанови-ка разруху без