Колымский тоннель

-- Туда пойдут ребята, -- сказал Василий. -- Что они без меня...

-- То же, Васенька, что и с тобой. Ноль без палочки. Ты под утро уснул, а я по ним плакала. Их

там будут судить как американских шпионов. Их уничтожат... Но они не безумцы, у меня просто не

хватает культуры, чтобы правильно назвать. Они пошли туда не для Лабирии. И даже не для тех,

кого хотят спасать. Это нужно ИМ.

-- Зачем? Какая польза?

-- Вот видишь, и ты научился -- о пользе. А они сейчас -- не для пользы. Им нужно -- вот и все. Им

не результат важен, хоть они и сами этого не понимают. Им важно движение! И это не игра. Это даже

не жизнь. Это выше. Нет у меня для этого слов. Я это понимаю и ты пойми, как сможешь.

-- А у меня что, по-твоему?

-- А у тебя -- блажь. Рабская тоска по хозяину... Погоди, я забыла. Тут еще один сон. Тебе надо

прочесть. Я приснилась себе мужчиной.

Она принесла свою тетрадь.

-- Ешь и читай. И заклинаю тебя, подумай, почувствуй, как я, чтобы не жалеть потом.

Василий открыл тетрадь там, где было заложено.

"СОН О СВОБОДЕ

Одиночество до сих пор представляется мне приятнейшим из состояний. Только теперь мне

достаточно для этого закрыть глаза. Или, в наилучшем случае, лежать с открытыми глазами в полной

темноте и тишине. Я сделал очень интересное наблюдение: с закрытыми глазами и на свету никогда

не увидишь того, что видится в темноте при открытых глазах. Только темнота нужна глубокая, без

звезд на небе и без каких-либо пятен света на стене. Только в таком одиночестве ко мне является

молодость...

Нужны ли старому человеку воспоминания о молодости? О да! Я уверен, что они продляют

жизнь. А жить старому человеку хочется гораздо сильнее, чем молодому. Ибо старик уже различает

свой конец, тогда как молодой вполне удовлетворяется уверенностью в собственном бессмертии.

Как ни странно, в моей молодости легко уживались рядом вера в собственное бессмертие и

стремление к одиночеству, то есть легкомыслие и любовь к размышлениям. Казалось бы,

размышления должны были привести к мыслям о смерти. Но это не случалось ни разу. Я был 113

общителен и весел и одиночества искал в те времена лишь для того, чтобы обдумать последний

разговор с друзьями, повспоминать сладкую ночь, проведенную в женском обществе, да измыслить

новую проделку, чтобы поразить тех, о ком я любил размышлять.

Различных возможностей уединиться всегда большой выбор. Всему прочему я предпочитал

прогулку в носилках где-нибудь за городом. Это было нечто настоящее. Вокруг действительное

безлюдье, шелестят листья, поют птички, журчит какой-нибудь ручеек. Несколько острее чувствуешь

одиночество, если по крыше носилок стучат мелкие капли дождя, но для этого нужно особое

настроение и обязательно, чтобы рабы стояли, потому что чавканье грязи под их ногами совершенно

не дает сосредоточиться.

Молодости свойственны легкомыслие и самоуверенность. Не был чужд этих недостатков и я.

Однажды, гостя на восточном побережье у брата Марсия, я получил от него в подарок четырех

молодых рабов вместе с носилками. Разумеется, тут же захотелось прогуляться. Марсий был рад,

что подарок мне так понравился, но советовал не выходить из города. Я обещал и отправился на

пристань.

Стояло лето. Солнце уже село, но жара еще не спала, и в темной воде Босфора плескалось

множество обнаженных тел. Среди них было, разумеется, немало очаровательных местных

проказниц, которые махали мне руками безо всякого стеснения. Чтобы выбрать, я спустился к самой

воде и велел рабам идти вдоль берега.

Выбор оказался слишком велик. Нравились все и поэтому не нравилась ни одна. Моя одинокая

прогулка превратилась в погоню, я мчался дальше и дальше по песку, потом по камням, наконец -- по

скалам. Последняя из купальщиц представилась мне самой лучшей. Было уже почти темно, и ее

белое тело светилось. Казалось, все звезды спустились к ней с неба и резвятся в веселом хороводе,

наперебой стремясь прикоснуться к упругой чистой коже. Так всегда светится летняя вода в море,

если ее потревожить...

Я пригласил ее в носилки, и мы помчались дальше по берегу, прочь от людей, туда, где мы

будем совершенно одни. Мы мчались, как во сне, забыв обо всем на свете, видя только друг друга...

И вдруг -- остановка! И тут же нас вывернули из носилок на камни, будто мы не люди, а мешки с

костями. Моя спутница жалобно закричала, и я вскочил, чтобы вздуть неуклюжих рабов: в своем кругу

я считался неплохим бойцом.

Два точных удара превратили меня в беззащитного младенца. Теперь я мог только смотреть, как

меня и мою красавицу связывают ремнями и бросают в какую-то лодку, как отталкиваются от

безлюдного берега и поднимают парус...

Лодку они нашли случайно. Не берусь представить, куда могли подеваться ее владельцы --

ушли, похищены, умерли... Умелые и сильные молодые рабы ловко вывели посудину в пустынные

воды Босфора, попутный ветер наполнил косой парус, и они жадно, не обращая на меня внимания,

стали по очереди утолять свою скотскую страсть моей избранницей. Ей развязали только ноги, а

чтобы не кричала, намотали на голову тунику. Я ничем не мог ей помочь, потому что был крепко