Колымский тоннель

Я кое-как держалась на острой, твердой табуретке, цеплялась руками за только что вытертый подоконник и из последних сил думала, как же это я, Хозяйка, оказалась непутевой, когда достигла всего, чего хотела? Уехала на Север неимущей пигалицей, претерпела муки, но сына вырастила и выучила, мужу спиться не дала, отстояла, и сама вернулась поистине Хозяйкой. Пусть с недостатками, но кто без недостатков? Я выбрала единственный возможный для честного человека способ стать богатой — и я стала богатой. Я точно знаю, что ни у кого не попрошу кусок хлеба. У меня десять тысяч на книжке. У меня твердый капитал в новеньком "Москвиче", мотоцикл с коляской хоть сейчас оторвут с руками, какую цену ни назови, ковры и книги, наконец, — это тоже капитал, который цену теряет. Я никогда не ходила с протянутой рукой и сейчас, немощная, ни перед кем не унижусь. Другие горбатились всю жизнь за подачку, за трудодень, а я жила свободной и умру свободной. Вот так-то, сынок мой Ромочка. Твоя мамочка желает того же и тебе, и твоим детям… Возьмите все это, когда я умру… Но мне рано, мне и шестидесяти нет еще…

И вдруг — пусто кругом! Все было, оказывается, не в воспоминаниях, а в мечтах. Коэффициенты, надбавки, "длинные рубли" — бред и быть не может. Работала врачом на Севере, да, но не для денег, а ради людей, как все на свете. И к пенсии денег накопила вот на это пушистое растение, которое передо мной на подоконнике. Ящик крашеный и множество мелких цветочков — беленьких, голубеньких, розовеньких, лиловеньких и разных-разных. Я их нюхаю, они нежно и тонко пахнут, а комната совершенно пустая, воздух свежий…

С этой мыслью упала с табуретки на твердый пол, мягко ударилась головой о скрученный ковер. Сильный запах нафталина. Начала умирать. Дальше не могла, проснулась.

Голова после этого сна болит до сих пор: не выношу нафталина. И теперь, когда есть время, сяду у окошка и думаю: кто она?

Несчастная или счастливая? Она победила или ее победили? Ведь борьба-то была! А сын ее, Вася, хоть из твоей конторы, но скотина отменная, согласись. Или никого у нее не было?

Я вошла во вкус. Жизнь в последних снах несколько мне знакома. Конечно, многие слова, предметы — удивляют. Не после Лабирии, а после ТОЙ жизни. Но к ТОЙ жизни все в этих снах, ей — богу, ближе, чем к Лабирии. Короче, я еще хочу. Спокойной ночи, Васенька, тебе среди убийц на Острове Скорби.

4. Лукавый сон

Ах, Вася, сколько интересного все же в этих снах (хотя и страшно)! Я говорю на незнакомых языках, умею, чего раньше и не знала, не говоря уже о событиях. (Правда, в этом смысле первые два сна содержательнее третьего. В третьем все как-то знакомо). Мне кажется, я старею с каждым сном. Например, дети, когда узнают новое, они взрослеют. А я — старею. Наверно, с ребенком могло бы случиться, если бы он родился уже с готовым опытом своих родителей. Правда, четвертый сон получился лукавый, не очень женский. Но ничего не поделаешь, одну такую красотку я знала в молодости. А теперь как будто узнала, что с ней было потом. Даже не знаю, жалко ли мне ее. Вот перескажу тебе и попутно этот вопрос обдумаю.

Сижу в компании — не очень красивая, долговязая, строго одетая не накрашенная. Не дай бог мне быть накрашенной, ведь я — комсомольская богиня. Это обо мне поет магнитофон: "Вот скоро дом она покинет, вот скоро вспыхнет бой кругом. Но комсомольская богиня…" Они меня так и называют — комсомольская богиня.

С ними я училась в университете, представь себе, на историко-филологическом факультете. Вместе занимались комсомольской работой. Но они, после защиты дипломов, занялись социологией, а я — вступила в партию и стала секретарем райкома комсомола. Продолжаю носить комсомольский значок. Он не со звездочкой, как ТАМ, а с золотым профилем Ленина. Но по форме такой же, в виде красного флажка. А рядом с ним, конечно, партийный значок — красный кружочек с золотым ободком и с двумя профилями — Ленина и Сталина.

Тут уж, Вася, не спутаешь: это явно ТАМ, но из далекого будущего. Это не "Человек-амфибия" и не "Человек-невидимка", это суровая действительность, только во сне. И стойкость нужна — неимоверная. Партия моя называется теперь СКП(б), то есть — Советская. Страну только что переименовали в СФСР — Советскую Федерацию Союзных Республик. Об этом и идет наш разговор. Друзья мои — Толя, Коля и Алеша — спорят, а я пока помалкиваю.

Пересказать их спор мне трудно, Вася. Во сне, чтобы понять, образования хватало, да там все и осталось. С моим учительским институтом могу только представить, что государственных режимов насчитывается четыре, от самого свирепого до самого свободного, и мы живем где-то в середине, где все особенно перемешано, потому что в чистом виде никакой режим никогда не существовал. (Заметь, для нас слово "режим" — сразу ругательное, а для них — научный термин, хотя в Лабирии он попросту не имеет смысла).