Читаем Команда начинается с вратаря полностью

Не стану определять, какая из них главная. Да и не в этом суть. Сумели же обрушить на них поток уничтожающей критики, даже не поинтересовавшись, почему они - форварды с репутацией бомбардиров, с хорошим международным футбольным именем - вдруг в Испании так неожиданно и на первый взгляд легко, без боя разом поставили ее под сомнение.

Но те, кто был критически настроен по отношению к игре Олега и Рамаза в Испании, не могли, да и не хотели знать того, что и тот и другой не ожидали оказаться в такой напряженной и исключительно сложной обстановке. И психологически не были готовы к ней. Хотя вроде бы и опытом достаточным располагали.

Естественно, знали (особенно Блохин, чье имя в футбольном мире известно и чтимо), что опека соперниками в Испании будет вестись с усердием и без особых церемоний. Смутило их там не это. А то, что любой незабитый ими мяч, неиспользованный момент может в одно мгновение лишить команду и миллионы болельщиков, так веривших в них, всех надежд.

И чем больше они не забивали, не использовали, тем быстрее уходила из их сознания вера в себя, тем безжалостней ломалась и рвалась игра.

На все это Олег и Рамаз реагировали по-разному.

Олег и в тренировках, и в матчах вспыхивал, взрывался по любому поводу, считая, что во всем виноваты партнеры, на которых обижался и которых то и дело обижал сам. Хотя в душе за неудачную игру наверняка больше всего клял самого себя.

Рамаз, чувствительный ко всему происходящему, очень ранимый, напротив, замкнулся, ушел в себя и стал на поле таким же мягким и скромным, как и за его пределами. К тому же его буквально задергали постоянные придирки Олега.

И тот и другой отчетливо сознавали необходимость перемен в своем настроении и игре. Но, несмотря на огромное желание, изменить ничего не могли.

Они лишь эпизодами мелькнули на чемпионате, напомнив прежних Блохина и Шенгелия, искрой, которая, как известно, заменить костер не может.

Олег блеснул во встрече с новозеландцами и в какой-то мере с шотландцами. А Рамаз в первой - с бразильцами, когда еще не успели захлестнуть его будущие переживания и сомнения.

К матчу с поляками оба подошли уже вконец измотанными постоянной нервотрепкой и борьбой с собой. Как и все остальные, сил они не щадили, но, тратя попусту массу энергии, чем-то напоминали штангиста, заведомо знающего, что с заказанным им же самим весом ему не справиться. И тем не менее безуспешно пытающегося оторвать его от помоста.

Думаю, что Блохин и Шенгелия сыграли бы в Испании гораздо интереснее и результативнее, если бы мощней и организованней действовала средняя линия, призванная, как известно, готовить атаку и помогать форвардам завершать ее. Но в отсутствии так хорошо умеющего это делать Буряка полузащита сыграла как-то пресновато, без выдумки. Поэтому обвинения в адрес Олега и Рамаза в том, что их отходы назад, в глубину, не что иное, как уклонение от борьбы, совершенно несостоятельны. Отходы эти диктовались стремлением обоих раздобыть мяч, который впереди они получали реже, чем хотелось бы.

Юра Гаврилов выглядел каким-то уставшим, «разобранным». Андрей Баль, слывя бойцом, вообще никогда не тяготел к комбинационной игре, а потому и не мог в ней преуспеть. Хорен Оганесян как-то не слишком уютно чувствовал себя на левом фланге, куда был переведен тренерами. Да и внимание ему партнерами уделялось на поле гораздо более скромное, чем то, к которому он привык в родном «Арарате», - в сборной-то игра иная, чем в клубе. И лишь Володя Бессонов, возвратившийся в команду после почти трехмесячного лечения, действовал так, как умеет: с чувством, с толком, с расстановкой. Но один, как известно, в таком важном звене погоды не делает.

Вот и получилось, что в силу разных обстоятельств полузащита не сумела сыграть так, как ей удавалось раньше. Потому и неожиданности нашим атакам не хватало.

В матче с поляками это особенно наглядно проявилось, когда, решив не искушать судьбу (ведь им для выхода в полуфинал и ничьей хватало) , они непроходимой стеной встали у своих ворот. Мы, злясь и скрипя зубами, раз за разом на эту стену натыкались, так и не придумав ничего, чтобы ее преодолеть и забить. Вот и атаковали все девяносто минут в надежде на счастливый случай, ошибку соперника.

А он так и не ошибся...

И еще об одном. Никто из тренеров установки осторожничать не давал. Не знаю, почему потом говорили, что мы больше стремились не пропустить, чем забить. Ведь даже защитникам было дано указание помогать наступлению, поддерживать его. Ничья-то нам ничего, кроме обратных билетов домой, не приносила. Значит, мы о ней и не думали.

Просто не сумели, а точнее, оказались не в состоянии реализовать предложенный тренерами план, что затем и поставило под сомнение его правильность. Ведь не упусти Тенгиз того прекрасного момента в первом тайме и победи мы поляков, вряд ли кто-нибудь потом и про установку вспомнил, и про тренерские просчеты...

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное