Командир Браге (Авиатор – 2)

Что ж, шутка удалась, но ее последствия могли оказаться весьма проблематичными. Уяснив характер испытываемых полковником чувств, Лиза старалась никак Рощина не "обнадеживать". Тем более, не поощрять. Он был хороший, интересный человек, блестящий офицер спецназа, но нежелательный кавалер. Кто не успел, тот опоздал, не правда ли? А Рощин свое счастье, увы, упустил. Поздно встретились, и все такое. Однако и грубить хорошему человеку было бы верхом неприличия. Поэтому любые намеки на "чувства" Лиза старательно игнорировала, и все попытки полковника "обострить" ситуацию по возможности сводила к шутке. Так и случилось, что, получив от Рощина прямой вопрос - "где и когда?" - ответила ему цитатой из старого советского фильма: "В шесть часов вечера после войны". Лиза пошутила, но Рощин ее слов не забыл и теперь напоминал о назначенном свидании.

"В Ниене на Великокняжеской набережной, у львов... В шесть часов вечера после войны".

- Разрешите убыть к месту прохождения службы, госпожа капитан?

- Убывайте, подпоручик! - вздохнула Лиза и первым делом открыла картонную коробку.

Ну, что сказать! Рощин ее приятно удивил. Букет персидской сирени, коробка дорогущего ниенского шоколада от "Авдотьи Крупской" и, разумеется, письмо, которое еще предстояло прочесть, но не здесь и не сейчас.

Выяснялось, что Рощин умел не только взрывать польские радиометрические станции. Ухаживать он тоже умел. При том ухаживал красиво. Галантный кавалер, и с воображением.

Ну, а в ящике, как полковник и обещал во время давешней встречи в госпитале, переложенные соломой лежали двенадцать бутылок пятидесятилетней польской старки...

"С нее и начнем..."

Настроение поднялось, но интуиция подсказывала, что радоваться рано. Так все и случилось, да так скоро, что Лиза даже прибытия Варзы дождаться не смогла. Она только и успела, что прочитать письмо Паганеля, - то, которое оказалось крайним в очереди, - и короткую, но полную скрытых смыслов записку Рощина. Выпила под настроение немного старки, - темно-коричневая жидкость едва плескалась на самом дне стакана, - и большую чашку черного, как африканская ночь, и сладкого, как кровь диабетика, кофе. Выкурила папиросу и потянулась, было, за второй, но тут "полковая труба пропела "сабли наголо!", и понеслось.

***

Следующие восемь дней группа "Рцы" и вся 5-я эскадра оперировали восточнее и юго-восточнее Смоленска. Глинка, Ельня, Угра и Спас-Демьянск. "Архангельск" большей частью - имея в виду дневное время, - шел на высотах от трех до четырех верст, плотно опекаемый двумя фрегатами и тремя линейными крейсерами. Внизу лежали набравшие зелени леса, перемежавшиеся с цветными прямоугольниками полей, деревни, городки и города, но Лиза редко смотрела вниз. Большую часть времени она осуществляла "общее руководство боевыми действиями", от которого, как от оскомины, сводило челюсти, и со свирепой завистью наблюдала за стартами и финишами штурмовых кочей и лодий-торпедоносцев.

Противник дрался отчаянно, проявляя общие для всех русских - и себерских, и киевских, - черты: упрямую, но не всегда осмысленную цепкость в обороне и бешеный, а то и безумный порыв в контратаках. Однако в современной войне, как это понимала теперь Лиза, качество бьет количество.

Армия Себерии была оснащена и подготовлена к войне лучше киевлян, превосходила их в надежности и живучести бронеходов и боевых кораблей, в их - кораблей и машин, - оснащении, скорости и огневой мощи. Короче говоря, себерцы стреляли дальше и точнее, и их залп весил больше. Оборона киевлян была прорвана сразу на пяти или шести направлениях, и Восточный фронт снова пошел вперед.