Командиры крылатых линкоров (Записки морского летчика)

— Пришлось прогуляться и к фрицу, — не очень охотно начал рассказ Михаил. — Бывало же, в день по три раза латали машины. Ладно — после полетов, а то... Только починишь ее, отладишь, а тут артобстрел. Машина не человек, в щель, в блиндаж никакой не втиснешь, залечь не прикажешь — стоит. Сам к земле жмешься, на нее смотришь с тоской — хоть грудью своей прикрывай! Ну, стихнет обстрел, подбежишь к ней — мамочки, [168] больше работы, чем до того было! И то маслопровод осколками перебит, то продырявлен насос... Где его новый достанешь? Хоть плачь! Тут командир бежит: «Ну как, Миша, готова машина?»

Беляков замолчал, отер лоб ладонью. Жуковец завозился, поправляя чурбак под собой. Я знал, кто был Мишиным командиром там, в Севастополе. Сергей Пашун! Живо увидел его у бескрылой машины...

— Хоть плачь, — повторил Михаил, как бы с трудом оторвавшись от невеселой картины. — Ну вот в такой-то момент и прознали про эти запчасти у фрица. Не помню уж, кто там разведал, что наш «Ил-четвертый», сбитый давно, лежит за траншеей, в низинке. Ну сговорились техники все вшестером — такой случай! Инженера уговорили. Тот с пехотой связался, хорошие люди попались, согласились в случае чего огоньком прикрыть. Проводили через свои заграждения, указали в немецких минных полях проходы, как посты охранения обойти. Ночью ключами работать мы были привычны, машину знали, как собственную ладонь. Фрицы ракетами нам светили... Сняли, что кому надо, договорились не жадничать, обратно ведь предстояло без провожатых идти. Стоит кому оступиться, завалиться в воронку с грузом-то, загреметь... После жалели, конечно. Как недостанет чего, так и ругаешь себя на чем свет: вот ведь в руки само просилось...

— Тебе дай волю, ты бы и весь самолет прикатил! — сквитался за дырки Саша. — Ладно, кончай про железо, расскажи про того старичка в музее...

— Ну в музей-то и сам ты катался, — в свою очередь не остался в долгу Михаил.

— Так то ж на серьезе треба. А я бильш про фрица... Узкая специальность!

Михаил, однако, не торопился. Вынул кисет, закурил.

— Здорово выручила нас та прогулка. Теперь-то жить можно, снабжают кой-чем, слава богу, а там... Так [169] ведь бывало, что если пробоины все замерить на плоскостях, то и как бы не больше по площади их оказалось, чем самого дюраля...

Это для нас с Володей. Загладить нечаянный свой упрек. Не от Жуковца же зависят пробоины, в самом деле...

— Что за музей? — торопливо перебивает Володя.

Михаил еще ждет с минуту. Проверяет, дошло ли его извиненье до нас.

— Ну это вначале, только что прибыли на маяк... Комиссар рассказал нам в порядке политбеседы о Севастопольской обороне. Той, что со школы известна еще. Ну и, должно быть, проговорился, что и сейчас там работает знаменитый музей. Это под носом у фрица! Как же не побывать, если здесь оказались, тем более что не придется, может, уж никогда... Пристали к начальству — нож к горлу. И комиссар наш, Стешенко, поддержал. Выбрали день, когда на ночь планировались полеты. Боеприпасы к нам подвозились исключительно в темное время, строжайший приказ. А тут днем надо. Добились. И ничего, два раза всего обстреляли. Шофер молодец попался, между воронок крутился ужом! Целы остались все и машина... Приехали рано, музей пустой. Один старичок, сторож, что ли. Сухонький, седенький, сам вроде как экспонат. Нет, смотрим, не сторож, — указку берет. Интеллигентный дедок, очкастый. А как рассказывать принялся... Ну точь-в-точь будто сам между ядрами теми крутился, штурмы те страшные отбивал... Не могло быть, по хронологии соображаем, в крайнем случае мог лишь родиться тогда. И все равно впечатление сбить не можем. Прямо какой-то гипноз! Не то что Нахимова там или Тотлебена, но и матросов всех в лица, по именам... И нас вместе с ними — братишки. Словно и мы там участвуем... «Отстоите, — кричит, — братишки, наш героический город?» Ну, мы...

Михаил задержался, чтобы передохнуть. [170]

— Вернулись, я заявление в партию подал, — неожиданно оборвал рассказ.

* * *

Вот ведь казалось, что знаю своих подчиненных. На деле знал. И по работе, и по анкете. О Севастополе, что Беляков там обслуживал самолет Пашуна. Знаменитый на флоте летчик! Как и штурман его — Алексей Зимницкий. Унаследовать техника из такого экипажа — большое дело.

Летчик и техник.

Есть поговорка: крылья у нас одни. Броско сказано и красиво! И убедительно — для ума. Но у меня о душе тогда мысли возникли. Как и теперь вот, когда пишу эти строки, под влиянием тех же, разбуженных памятью, чувств. Единодушие — слово есть. Тоже, впрочем, холодноватое, от слишком частого употребления, не всегда к делу.

Сколько с тех пор миновало лет, сколько людей прошло сквозь душу! А он и сейчас в ней, мой техник Миша. И в памяти — как живой. Невысокий, но ладный, в неизменном, в любую погоду, комбинезоне, с гаечными ключами в карманах, с какой-нибудь непослушной деталью в бесчувственных к стуже руках...