Командор

Это уже слишком… Я торопливо подхватил Ленку и увлек ее прочь, стремясь уйти подальше от страшного места, но на следующей поляне нас ждало еще более ужасное зрелище.

Наверное, крики доносились отсюда. Посереди травяного ковра рядом с изодранными остатками одежды лежала обнаженная женщина. Широко расставленные ноги, истерзанная плоть и распоротый живот без слов рассказывали о ее страшной судьбе.

Лена обмякла и, не поддержи я ее, тряпичной куклой повалилась бы на землю. Я и сам был близок к обмороку. Колени подкосились, тело отказывалось повиноваться, но душу обожгла мысль, что насильники не могли уйти далеко и находятся где-то рядом. Эта догадка заставила меня схватить Лену за руку и броситься прочь — навстречу избавлению или неожиданной гибели.

Убежал я недалеко. Нога зацепилась за коварно торчащий корень, и я полетел наземь.

Ударился я больно, сверху на меня свалилась Лена. Девушка не удержалась от короткого вскрика, но сама же его испугалась и замолкла.

Мы кое-как поднялись, и я потянул ее дальше. Сердце у меня поминутно уходило в пятки, мне все казалось, что на нас сейчас набросятся со всех сторон здоровенные, алчущие крови громилы. Но судьба неожиданно улыбнулась нам. Через час с небольшим мы наконец увидели перед собой вершину.

Я оказался прав в сделанных наобум предложениях. На горе расположилось человек тридцать. Среди них я заметил Грифа, Лудицкого, Грумова, Носову, еще кое-кого из знакомых.

— А ты молодец! — Лудицкий с таким чувством пожал мне руку, словно я совершил неведомый мне самому подвиг.

— Счастливый под обед, несчастливый под обух, — скупо улыбнулся Гриф, кивая в сторону ложбинки.

В ложбинке бездымно горел небольшой костер, и от него тянуло ароматом жарящегося мяса.

— Как там внизу? — спросил меня Лудицкий. Можно было подумать, что они обосновались на горе в незапамятные времена.

Я в нескольких словах рассказал об увиденном, и мой суховатый рассказ заставил пассажиров сжаться.

— А как у вас? — в свою очередь спросил я. — Давно вы здесь? Это все?

— Почти, — Гриф начал ответ с последнего вопроса. — А давно ли… Пожалуй, часа три-четыре. Как ты узнал, что мы здесь?

— Логика, — усмехнулся я. — Гора — единственное место, где мне довелось побывать вместе с Пашкой, Кабановым и штурманом. Вот я и подумал — может, кто-нибудь из них вернется к знакомым местам? Ирония судьбы: как раз своих спутников я здесь и не вижу. Никто из них не появлялся?

— Ярцева и Пашки мы не видели, — ответил мне Лудицкий. — А привел нас сюда действительно Кабанов.

— Что же его не видно? — Даже в такой момент приятно почувствовать себя правым.

— Кабанов у нас исполняет роль доброго духа и ангела-хранителя, — ответил Гриф вместо Лудицкого. — Отправился вниз узнать, что происходит, через полчаса вернулся, волоча здоровенную козу, и сразу ушел опять. А где он сейчас бродит?.. Мы уж было решили, что вы встретили его в лесу, и он послал вас сюда.

— Увы!.. — Я был разочарован. Не тем, что Кабанов ушел в лес, а тем, что он мне там не встретился.

Потихоньку все разбрелись по своим делам. Точнее, — по своим бездельям. Не считая наблюдателей и поваров, остальные или просто лежали, бессмысленно глядя вдаль, или болтали о всякой ерунде. Я и сам был не прочь поваляться после всего пережитого днем, но мной завладел Лудицкий. С дотошной обстоятельностью он стал расспрашивать о покойном Панаеве — вернее, о состоянии, в котором я его нашел.

— Нет, эти преступления им даром не пройдут! — патетически воскликнул депутат. — Они еще пожалеют о содеянном!

— Бросьте, Петр Ильич. — Весь цивилизованный мир казался мне сейчас далеким, как другая галактика. — Какое нам дело до грядущего суда? Справедливость, возмездие и прочий вздор… Нам от этого легче не станет. Покойникам, знаете ли, все равно.

— Я умирать не собираюсь, — объявил Лудицкий. — Можете меня не хоронить раньше времени.

— Я вообще не собираюсь вас хоронить ни раньше, ни позже. Но ни меня, ни вас об этом не спросят.

— Они не имеют права. Я депутат и советник российского президента! — Было заметно, что Лудицкий отчаянно трусит.

— Советуйте на здоровье. Но если хотите выжить — помните, что главное не то, что вы депутат и советник, а что вы опасный свидетель. — Мне был противен этот народный избранник, как и любой, кто сейчас заговорил бы со мной.

Я демонстративно улегся на спину и закурил, давая понять, что чье-либо присутствие рядом мне нежелательно.

— Но сейчас конец двадцатого века! — не понял моего намека депутат.

— Да хоть двадцать первого, — буркнул я. — Петр Ильич, не знаю как вы, а я очень хочу отдохнуть.

Лудицкий ушел. Я потихоньку стал дремать, не прекращая при этом курить. Но отдохнуть мне снова не дали.

В импровизированном лагере поднялась суматоха. Вся моя дремота мгновенно исчезла. Я вскочил, ожидая услыхать крики и выстрелы, и лихорадочно пытаясь сообразить, в какую сторону бежать. Но причина суматохи оказалась радостной: к лагерю вышли еще пятеро «наших».