Комбинации против Хода Истории (Сборник повестей)

Он трижды стрельнул и побежал по кладбищу. Тотчас в шаге впереди него пуля разбрызгала земляной ком. «Играются! – ожгла мысль. – Мечтают живым взять, побаловаться...» Пригибаясь, ныряя за кресты и памятники, добежал до избёнки кладбищенского сторожа, ворвался в неё и запер дверь на крюк.

Сторож Ярулкин и его жена были дома. Ярулкин – лет около шестидесяти, но юркий – то и дело вскакивая с табуретки, рассказывал жене о том, что, должно быть, сейчас происходит в городе. Баба стояла, полуоткрыв рот, слушала выстрелы, охала и крестилась.

Когда Пудовочкин вскочил в домишко, она в оцепенении завизжала – пронзительный, на одной ноте, визг не прерывался... Ярулкин же схватился за голову, съёжился на табуретке, уставился в пол.

Гость прыгнул к окошку. Меж могил бежали преследователи. Выбив стекло стволом, стрельнул несколько раз: люди залегли. Он отцепил от пояса пятифунтовую, повышенной взрывоубойности, гранату Новицкого, широко размахнулся, превозмогая боль от ранения, метнул в окно. Рвануло за могилами, но в домишке посыпалась с потолка извёстка.

– У меня дед и бабка! – проорал Пудовочкин, не высовываясь наружу. – Станете ломиться, себя и их взорву! На мне ещё четыре гранаты. – Дико захохотал.

Старуха стала молиться, сильно дёргая головой. Гость сидел на полу сбоку от окошка, раскинув громадные ножищи, привалившись спиной к стене. Казакин под мышкой набряк кровью. Дрожащие ноздри, какие-то по-детски испуганно-озорные, любопытствующие глаза.

– Неуж, – вырвалось у него, – помирать? Ой, неохота!

– А ты убитым тобой пожалься, – отчётливо прошептал Ярулкин.

Гигант приподнялся с пола.

– Ты чего, хрен, из ума выжил? – с жадностью вглядывался в старика. – Тебе не страшно?

– Ты есть мерзость, – с выражением жути выговорил Ярулкин, отодвигаясь вместе с табуреткой. Голос дребезжал, вопреки смыслу звучал ласково: – Как тебе не околеть? Околеешь: теперь тебе никуда...

Пудовочкин подбросился так, что доски пола затрещали под сапожищами, занёс правую руку – и взмыкнул от боли. Огромная пятерня застыла над лысой головой Ярулкина. Казалось, ручища скомкает череп, точно картонный. Но надобна ещё жизнь человечка...

– У-уу, сторож мертвячий! – Пальцы скребнули стариковскую голову, сжались в кулак.

Опять рванулся к окошку, дважды стрельнул в сторону залёгших за могилами, присел на пол.

– Чего так злобисся, сыч заковыристый? Твоего внука, што ли, списал?

Ярулкин ответил тихо, тоном угодливости:

– Внуки мои проживают в Сызрани, а на тебя я восстаю за обчество. Ты – зверь геенны. Убивал без вины и убитых не давал по-людски хоронить. Радуюся я, что теперь околеешь, хотя и в моём дому.

На этот раз Пудовочкин слушал как бы покорно, когда сторож договорил – утробно, с рыком гоготнул, сказал с радостной торжественностью:

– Твоё обчество сейчас развалюшку твою зажжёт! Ничего умней они не придумают. Я-то без боли себя застрелю, а ты с бабкой твоей пожаритесь неспешно, как два хорька в угольях. Ой, задушевно порадуесся...

Старуха тонко вскрикнула, упала на колени перед иконами. Пудовочкин сладко рассмеялся:

– Боль-то от огня – о-оо, какая... поди-ка потерпи её! Чай, не минуту, не две, хе-хе-хе...

Вдруг он расправил саженные плечи, глядя на Ярулкина с демонстративной гадливостью:

– Или надеесся, за вас, двух клопов, они мою жизнь уступят? Да они полста таких, как вы, да ещё двадцать малолеток спалят, лишь бы у меня жизнь взять! Да что им отец родной и хоть кто, когда есть я!

29

Домишко окружили. Атакующие лежали за могилами, держась от избы саженях в тридцати. На кладбище всё прибывали люди, но поручик Кумоваев приказал задерживать их в отдалении: Пудовочкин поминутно стрелял из окон.

К поручику подобрались Усольщиков и Бутуйсов, сообщили, что с отрядом, кажется, покончено; всё дело заняло чуть более получаса.

– Значит, остался один главный, – заключил поручик. – Я ждал вас, господа, чтобы посоветоваться. – Он уже знал, что капитан Толубинов и Бесперстов погибли. – Придётся зажигать домик. Мерзавец уже убил бондаря Данкова, троих ранил. Банщик Бортников умирает от осколков его гранаты.

– А как же сторож с женой? – спросил Усольщиков. – Живы ли?

– Пожалуй, проверим. – Бутуйсов выглянул из-за могильного бугра, крикнул: – Эй, сударь! Заложники невредимы?

Пудовочкин сгрёб бабу, высунул в окошко чуть не до пояса.

– А-ай, не дави! – истошно кричала та. – Ай-ай, помираю!

Минуту спустя из окошка высунулась голова Ярулкина.

– Я дозволяю...

– Не слышно! – крикнул Бутуйсов.

– Дозволяю, – слабо кричал старик, – и отдаю... этого... жизнь, чтоб околел Пудовкин! Не поминайте лихом! И ещё от меня прошенье: пускай отец Питирим отслужит за счёт обчества по три молебна... за меня и старуху... по три!

– Сделаем, милый! – хрипло прокричал Усольщиков, у него хлынули слёзы.

Пудовочкин отдёрнул сторожа от окна.

– А это, хрыч, чтоб фамилие не путал! – шлёпнул старика левой ладонью по уху. У того из носу брызнула кровь. Свалился на месте.

30

Несколько человек лежат за большим надгробным камнем.

– Как хотите, господа, а жечь избу нельзя! – прочувствованно сказал Усольщиков.

Поручик смотрел с досадой: