Комбинации против Хода Истории (Сборник повестей)

– Атаковать? Он ещё не менее двоих подстрелит, швырнёт гранаты, а стариков всё равно убьёт! Надо стрелять по окнам, под прикрытием огня – к домику. Бросить на него факела. Как военный заявляю: иначе никак!

– Э-эх, – тяжело вздохнул Усольщиков, – был бы жив капитан Толубинов, сказал бы, что делать: и как военный, и как русский человек.

Поручик в ярости привстал с земли:

– А я не р-русский?

– Русский, господин Кумоваев, безвинных живьём не пожжёт! Да прилягте вы! – Дюжий купец с силой придавил поручика к земле.

Тот поперхнулся злым смехом:

– А как же Пудовочкин? Тоже нерусский? Или, скажете, не жёг ещё безвинных, а только... к-хм, шлёпал?

– Русский он. И большинство его отрядников – тоже. Я не возражаю. Но они – про-оклятые! Они отдалися, они – потерянные. Это уметь надо пости-игнуть, тут – тайна...

– Ах, тайна! – Олег Кумоваев отвернулся.

Усольщиков, остыв, предложил мирным тоном:

– А не отпустить его к лешему? Взамен стариков?

– Как это исполнить? – сдерживаясь, спросил поручик.

– Пусть берёт сторожа с женой, идёт с ними к лесу. Мы будем приглядывать с отдаленья. У леса подойду к нему безоружный, с конём: скачи, подлец!

– Ускачет! – офицер усмехнулся. – А на прощанье вас и стариков пристрелит.

– Совершенно-с так оно и будет, – заверил Василий Уваровский.

– Ах, цар-рица немецкая, яп-понский городовой! – смятенно воскликнул Усольщиков. – Ну не может того быть, чтобы нельзя было не жечь стариков!

Поручик старался придать лицу безразличие.

– Вам угодно выставлять меня извергом, а я вам объясняю: как только они попали ему в руки, они – уже мёртвые. Мы ничем не можем им помочь, как не можем воскресить тех, кого он убил раньше!

– Вот что, господа, – произнёс до того молчавший Бутуйсов, – предложу-ка я себя в заложники. Знаю, знаю, что вы скажете: он и меня возьмёт, и их не отпустит. Ну и пусть! Пронесу револьвер или хоть ножичек, улучу момент – и...

– Никогда-с! – возразил Уваровский. – Он вас без поднятых рук не подпустит. А как войдёте – обыщет.

– Если уж так, – энергично заявил Усольщиков, – то лучше я пойду! Всё ж таки, Борис Алексеич, – с дружественной мягкостью обращался он к бывшему приставу, – я немного помоложе и посильнее вас.

Подполз на четвереньках доктор Зверянский.

– Раненых перевязал, – сообщил он, – их домой унесли. А несчастному Бортникову я впрыснул морфий: разорваны кишечник, печень... Ну, а вы, господа: когда берём негодяя?

Ему объяснили. Доктора тотчас объяло воодушевление:

– Пойду я! От моего постояльца-комиссара, господа, я знаю: этот мерзавец охотно показывается врачам, беспокоится о здоровье.

– Пойдёте – и что? – спросил поручик с тоскливой иронией.

– Дам ему пилюлю, отвлеку его, а тут вы подберётесь...

– Шутка-с! – обронил Уваровский. – Не станет он сейчас брать пилюли-с. Не то время.

Остальные поддержали приказчика.

– Но другому он тем более не доверится! – доктор вдруг вскочил на могильный холмик, встал во весь рост: – Господин Пудовочкин! Я – врач! Вам нужен врач?

Пудовочкин мгновенно навёл винтовку.

31

Каждое движение правой руки стоило боли. Он прицеливался, скрипя зубами. Боль пульсировала под мышкой, отдавалась в локтевой сустав.

– Впустите меня! – крикнул Зверянский.

Раненый убрал палец со спускового крючка.

– Идите сюда, доктор! Советская власть вам зачтёт.

Зверянский подхватил чемоданчик с инструментами, неторопливо направился к домику. Левая рука согнута, кисть поднята на уровень головы; доктор, улыбаясь, показывает окошку растопыренные пальцы.

Усольщиков, лёжа за могилой, перекрестил его в спину, пробормотал:

– И немолод, и – врач, а – сорвиголова! О-ох, болит душенька...

– Это называется: потери растут! – бросил поручик.

Впустив Зверянского, заперев дверь, гигант указал стволом пистолета на чемоданчик:

– Покажьте саквояжик.

Глянув в него, скользнул к одному окошку, к другому. Понаблюдав, повернулся к доктору. Тот стоял, подняв мускулистые руки, кряжистый, гладко выбритый, тугощёкий. «А как в клетку к тигру входят... – мелькали мысли, – или на войне изо дня в день – вставай и иди: под пули, на колючую проволоку, на штыки, под сабли конников...»

– Дрожите, – умилился Пудовочкин. Левой ручищей похлопал доктора по карманам.

«Какие ангельски чистые глаза! – с ужасом подумал тот. – Какое добродушие! Хоть в няньки к младенцу нанимай».

– По имени-отчеству как будете?

Зверянский ответил. Спросил, нельзя ли опустить руки?

– Угу.

Доктор глубоко вздохнул, чтобы не так учащённо вздымалась грудь. Огляделся в тесной низкой избе. Ярулкин сидел на лавке у стены; глаза полузакрыты, под носом и на подбородке запеклась кровь. Рядом, поставив ноги на пол, лежала боком на лавке его жена, молча следила за пришельцами. Пудовочкин, посматривая в окно, спросил доктора:

– Вас мой комиссар прислал?

– В какой-то мере...

Зверянский, волнуясь, соображал: что он, собственно, сможет здесь сделать? Не дал ли маху, придя сюда?

– Он не захвачен? Отбивается? Что с ним?

– У него всё в порядке. Ваш отряд, впрочем, истреблён!

– Ой ли?