Комбинации против Хода Истории (Сборник повестей)

И как у нас в дому убивали красных – не пробудился. После уж барин его разбудили и отвели в каморку на чердаке, а он жалился: голова раскалывается, хоть застрелись! День просидел в каморке запертый. С вечера барин куда-то услали Демидыча, ночью сами оседлали двоих лошадей: уехали с постояльцем. Чуть свет барин воротились, вторую лошадь вели в поводу. И никто про то не знает, только я да барыня..."

Билетов тут же отправился к Кумоваеву.

Сын Билетова гимназист Вячка узнал о рассказе Анфисы немного позже. Побежал с интересным известием по приятелям. На квартире у Пети Осокина застал Юрия Зверянского. Тот мрачно выслушал Вячку, схватил его за горло, хрипло рыча, что заколет «как борова, за грязь и ложь».

Петя Осокин, показав упорство, с трудом, но разнял сцепившихся молодых людей. Они решили драться на дуэли. Револьверы имелись у обоих. Собралось с десяток друзей, были выбраны секунданты. Пора отправляться в лес. Но кто-то предложил: а не спросить ли сперва самого доктора о предмете спора? А заодно и у Анфисы узнать, говорила ли она то, что рассказывает Вячка?

Они пошли к дому Зверянских и увидели входящую в ворота группу граждан. Билетов, Кумоваев-старший, Усольщиков и Бутуйсов явились задать доктору те же вопросы.

* * *

Зверянский вышел навстречу гостям в прихожую. На лбу выступает залепленная пластырем шишка. Лицо в ссадинах, на правой скуле – синяк. На шее – компресс.

Усольщиков страдальчески сморщился, спросил сокрушённо:

– Ай-яй-яй, кто ж вас самого пользует? У нас другого-то хорошего лекаря нет.

Доктор развёл руками: – Обхожусь! – Пригласил гостей в кабинет (молодёжь, за исключением Юрия, осталась во дворе).

Начал Григорий Архипович Кумоваев:

– Вы должны нас извинить, Александр Романович... вероятнее всего, это только слух...

– Пустая сплетня! – вставил Билетов.

– Что именно? – с холодной твёрдостью спросил доктор, стоя перед сидящими гостями.

– Видите ли, дорогой Александр Романович, – мялся Кумоваев, – вполне возможно, что всё это дело...

– Попросту высосано из пальца, – закончил за него Билетов, поудобнее усаживаясь в кресле и зорко вглядываясь в Зверянского.

– Вам бы лучше и самому присесть, – попросил доктора Усольщиков.

– Нет, я нервничаю! – отказался тот.

– Мы принуждены, – Кумоваев нахмурился, – задать вам щекотливый вопрос...

– Впрочем, это пустяки, – бросил Билетов.

– Так спрашивайте! – вскричал доктор в нетерпении.

– Вы действительно спасли вашего постояльца-комиссара? – спросил Бутуйсов.

36

Доктор выставил мясистый подбородок и ответил:

– Да, спас!

– Как же это... – пробормотал Кумоваев, – убийцу? Был же уговор: всех поголовно! И потом, несправедливо: рядовых не щадить, а одного из главарей вдруг выпустить...

– Более чем странно! – отпустил реплику Билетов.

– Отец! – раздался хрипловатый громкий голос: на пороге кабинета стоял Юрий. – Так это правда? – гневное лицо, изуродованное шрамами, было кошмарным. – Ты спас его?! – он сжимал кулаки. – В таком случае... я, как сын, первым требую... рас-с-стрела!

– Требуй, – произнёс доктор, закипая и вместе с тем в неком удовлетворении, словно то, что сын потребует расстрелять его, вполне им ожидалось. – Ты, считающий себя демократом, – он приближался к Юрию и тоже сжал кулаки, – ты, грезивший Герценом, хочешь расстрелять отца за его приверженность народно-социалистическим идеям! Так что же ты, несчастный, понесёшь людям?! – Зверянский отшатнулся с аффектированным ужасом.

Все молчали. Александр Романович, обращаясь к сыну, констатировал намеренно сухим тоном:

– Вышло так, что у нас р-разные убеждения! Что ж, мы должны идти до конца...

У Юрия вдруг вырвался всхлип, он протянул руки к отцу, отдёрнул... и как бы в исступлении зверства повернулся к гостям:

– Не сметь допрашивать доктора Зверянского! Во-о-он!!!

– Щенок! – взревел доктор, тяжёлый кулак опустился меж лопаток Юрия: тот едва удержался на ногах. – Извинись перед господами и проваливай!

Усольщиков застонал и зачем-то зажал уши:

– Ой, не надо бы так...

Кумоваев вскочил с места:

– Вы не в себе, Александр Романович... вы, кажется, ударили-с...

– Я убью его! – вскричав, Зверянский тут же как-то померк, беспомощно вопрошая: – Как он ведёт себя?!

Юрий нервно отвесил общий поклон:

– Очень прошу простить, господа! – чётко прошагал к двери, выходя, обернулся: – Свободу России! – Щёлкнул каблуками, дверь за ним закрылась.

* * *

У Усольщикова текли слёзы, он воскликнул:

– Ай, как оба мне нравитесь! Ну, расцеловал бы обоих. На таких страна стоит!

– Я понимаю ваше недоумение, господа, – смущённо заговорил доктор, – самоуправно укрыл, спас... но мне показалось необходимым сделать так, чтобы этот человек жил...

– То есть он не большевицких убеждений и оказался в этом стане вынужденно? – предположил Бутуйсов.

Зверянский согласился:

– Убеждений он не большевицких. Но, однако же, весьма сомнительных.

– Вы ему чем-то обязаны? – спросил Кумоваев.

– Определённо ничем! Разве тем, что он едва не прострелил мне череп. Чтобы не слышать криков семьи, отложил на завтра: собирался прикончить меня в лесу. А завтра – набат.