Комбинации против Хода Истории[сборник повестей]

— Утопия! — перебил Истогин. — Утопия и не более того — если не сделать, как я говорю. Пусть будут Хранители Радуги, но над ними должны быть женщины… красивые, милые, — произнёс он с тихим воодушевлением, — очень обаятельные…

Пузищев тут же уведомил Иосифа, что Истогин безнадёжно влюблён в жену инспектора народных училищ Бузулука.

— Замечательно красива, это правильно! — сказал Пузищев и самодовольно добавил: — Она — моя двоюродная сестра.

Рассказал: когда в народном доме устраивались любительские спектакли, его кузине давали первые роли, и она всегда играла с успехом.

— Нашёл выражение! — возмутился Димитрий.

— А что?

— Совершенно топорно сказал! Чтобы передать представление о такой женщине…

Козлов прервал, стойко держась своей темы:

— Мне хотелось бы, чтобы на главный пост был избран человек, который, помимо всего… играл бы на скрипке…

— Вы играете на скрипке? — восхитился Иосиф.

— Ну что вы! Никаких способностей.

— Он вечно не за себя старается, — пояснил Пузищев. — Но мне, другу, в мелочи не хочет уступить! В какой раз говорю: совсем без охоты нельзя! Я бы стрелял матёрых волков… да хоть водяных крыс…

— Миша, нет! — отрезал Козлов. — Охотников я судил бы военно–полевым судом.

— А если нас… — начал Пузищев и осёкся, — если их много?

— Я воевал бы с ними, как с красными! — Козлов, волнуясь, взглянул на Иосифа: — Вы были бы со мной?

— Да! Я вам объясню мою идею…

Но тут передали приказ выступать.

Подполковник Корчаков, возглавлявший партизан, пошёл с частью людей захватывать артиллерию красных и освобождать из тюрьмы заложников. Остальные — гимназисты оказались среди них — были двинуты в центр города.

7

В рыхлом застойном сумраке колонна вытянулась по Неплюевскому бульвару. Голые деревья уже ясно виделись до каждой ветви. На них недвижно сидели галки, грачи, и их перья ерошил жёсткий предрассветный ветерок. Рядом с командиром шёл кадет лет пятнадцати, хорошо, по его словам, знавший город. Он, однако, ошибся, и на Введенскую вышли с опозданием.

Эта улица выводила в Хлебный переулок, где за углом, в двух кварталах, стоял капитально строенный доходный дом купца Зарывнова, занятый под жильё работниками губисполкома и военно–революционного штаба. В охрану сюда принимали не слесарей, не молотобойцев: отбирали, на соблазнительный паёк, вчерашних фронтовиков.

Командир послал одно отделение в обход — атаковать здание с запада — тогда как другие устремятся к дому по Хлебному переулку с юго–востока.

Голова отряда была шагах в ста от угла переулка, когда в городе шумнула–захлопотала стрельба. Это казаки Лукина бросились к казармам бывшего юнкерского училища.

Пузищев тронул Иосифа за рукав:

— Видишь как… не успели мы!

Доносящаяся пальба сейчас поднимет на ноги охрану в доме Зарывнова.

У его подъезда ещё не был погашен фонарь на столбе; жёлто светились несколько окон. Подходя, белые, с нервно–сжимающей собранностью, ждали окрика часового — но из окошка в цоколе здания выскользнул трепетно–тряский язычок огня. Зачастили хлопки: взъю–у–у, взъю–у–у, взъю–у–уу — быстро–быстро зазвучало над головами. Иосиф среагировал своеобразно: поднял глаза, словно можно было увидеть полёт миниатюрных цилиндриков. Его с силой пригнули к земле, потащили назад, за угол.

— Отливается нам задержка! — озлобленно бормотнул кто–то.

В теснящейся кучке солдат раздалось:

— Уже потери есть…

Офицер то и дело эффектно подносил руку к глазам, смотрел на часы. Несомненно, растерянный — он держался прямо, стараясь выглядеть суровым и воинственным. Фуражка с белеющей круглой кокардой была лихо примята.

— Ещё одно отделение — в обход! Атака на дом — с западной стороны!

Старшим офицер назначил Истогина.

Ломкая льдистая грязь дробно хрупала под подошвами, вот и улица, выводящая на дом Зарывнова с запада. Возле угла столпилось отделение, что пришло сюда раньше. Они уже ходили на приступ — охрана, без суматохи, стала так бодро крыть беглым огнём, что только и оставалось откатиться.

Истогин, изо всей силы напрягая грудь, закричал как очумелый:

— У меня пр–р–рика-а-аз — взя–а–ть дом!!!

Он глянул за угол и обернулся к своим:

— Да они сами лезут…

Красные, человек сорок, подбирались вдоль стен зданий, зверовато клонясь к панели. Руководство посчитало, что белых с этой стороны — горстка, и решило, выслав стрелков вперёд, прорваться.

— По моему взмаху — в атаку! Кричать «ура» громче громкого! — Истогин, в неистовстве бесстрашия, встал на носки, как можно выше вскидывая сжатый кулак.

Ур–р–ра–ааа!!!

Молодые, многие — совсем подростки — стремглав кинулись в улицу: бешеные от собственной дерзости. Ур–ра–аа! ура-а… Густо сеялся топот, ружейные стволы торчливо покачивались впереди бегущих. Иосиф нёсся, беспамятно отдавшись крику, стремясь сжимать винтовку что есть сил, словно её сейчас станут вырывать у него. Вот он вдавил приклад в плечо, нажал на спусковую скобку. Кто–то встречный, шагах в четырёх — молниеносно, одновременно со вспышкой из дула — отлетел со странной лёгкостью и шлёпнулся навзничь, точно был картонный и его сзади рванули проволокой.