Комбинации против Хода Истории[сборник повестей]

Иосиф увидел, что лица кругом него разительно изменились — став прямодушно–смелыми. Его самого так и взвивало неведомо–новое чувство какого–то страстного душевного всесилия. Он встал на простреливаемом пространстве. Заметил лишь сейчас, что пола его шинели разорвана, машинально тряхнул — из прорехи выпал осколок гранаты.

Корчаков, держа одной рукой карабин, другой помахивая в такт движению, побежал к ревкому твёрдой скользящей побежкой. За ним — молча и страшно — хлынули все…

Несколько молодцов, обогнав его, ворвались в здание, где никто в них не выстрелил, взбежали по лестнице на третий этаж, схватили одного, другого матроса и, подтащив их, слабо сопротивляющихся, к окну, выбросили на тротуар.

В коридорах, полных махорочного дыма, пыли, остывших пороховых газов, толпились матросы с поднятыми руками. Поток сломленных, виновато–тихих, отупевших и безвольных скатывался по лестнице.

Козлов и его спутники хотели пить, они врывались в комнаты, ища умывальник, графин воды. Вдоль стены скользнул и при виде белых прилип к ней мужчина в кожаном, шоколадного цвета жакете, в таких же штанах и в кожаной же, блином, фуражке. Иосиф взглянул на его ботинки: внимание почему–то отметило на них одинаковые утолщения над выпиравшими большими пальцами.

Человек со стеснительной ласковостью в глазах слегка двинулся к Евстафию Козлову:

— Здравствуйте… мне знакомо ваше лицо… Вы стихи пишете?

Козлов неожиданно смешался:

— Пишу…

— Вот видите! А я — сотрудник газеты. Она не была большевицкой, но большевики сделали. Мне предложили остаться, я остался — ради пайка. Детей четверо…

У Евстафия вырвалось:

— Понимаю. — В голове у него сейчас царили его стихи и неизменно связанные с ними сомнения, страхи. Во взгляде появилась неопределённость. С дружелюбно–отсутствующим видом он сказал незнакомцу: — Но где вы могли меня видеть?.. Я из Бузулука.

Тот затоптался, в суетливой покорности сдёрнул с головы «блин».

— У меня тут никого, кроме вас… — Подстриженные под бобрик волосы сально блестели, губы длинного рта были плоскими и бескровными.

Иосиф просительно сказал ему:

— Наденьте вашу фуражку.

— Благодарю вас! Спасибо вам!.. — с горячими, с моляще–благоговейными нотками воскликнул мужчина, улыбчиво обращаясь к Двойрину: — Видите ли, на редакцию выдали кожу — я и польстился. А теперь в этом костюме меня примут за чекиста. Казаки и слушать не станут — изрубят. Помогите…

Козлов и его друзья в замешательстве переглядывались. Истогин высказал мысль:

— Отведём к полковнику.

Молодые люди, окружив незнакомца, вышли с ним, принявшим вид скромно–озабоченный, но независимый, из замызганного здания. Повстанцы глядели кто с любопытством, кто привычно–равнодушно на человека в одежде из дорогой кожи: какую–то важную птицу ведут в штаб.

На углу Козлов остановился, помявшись, взял Истогина за локоть:

— Полковник станет слушать? Прикажет его к другим пленным. А там конвой как увидит…

— А то не ясно, что так оно и будет! — усмехнулся Пузищев.

Иосифа пронизала жалость к человеку, который только что так благодарил их — за что? Его будут рубить шашками…

— Димитрий, вы такой добрый, сердечный, понимающий! Вы способны так преданно любить…

В красивом лице Истогина словно забрезжил огонёк. Потом глаза сощурились, и стали видны лишь смежившиеся тёмные ресницы.

Они стояли в двух шагах от арочного хода, что вёл в какой–то двор. Димитрий кивнул — спутники вошли за ним под арку. Он спрашивал мужчину: знаете этот двор? он проходной?

— Да–да…

— Идите!

Тот торопливо поклонился и побежал.

Это был председатель губернской ЧК Рывдин, расстрелявший к тому времени сотни людей. Убив бывшего председателя городской думы Барановского, Рывдин приказал вышвырнуть из квартиры без вещей вдову со слепым стариком–отцом и троих детей, младшему было пять лет.

9

По небу шли, не заслоняя солнца, высокие дымчатые, с краями цвета сливочной пенки облака. Голубой воздух дрожал от ликующего колокольного звона. Рождаясь вслед за ударом, плавно догоняли одна другую упругие трепещущие волны.

Победители с закопчёнными руками и лицами, обсыпанные пылью от разбитой пулями штукатурки, вал за валом втекали в юнкерское училище. В столовой, где сейчас поглощали бы пищу красные, белых ждал только что поспевший густой суп из картофеля, лапши и баранины. Пузищев, садясь за стол, в упоении смотрел на налитую до краёв дымящуюся миску:

— Вкусненько живут краснюки! Понагнали скота из станиц.

Разгорячённые, не утихшие ещё после боя молодые люди ретиво заработали ложками. Когда голодная охотка унялась и хлеб стали откусывать уже не столь поспешно, Истогин поразмыслил вслух: не понимает он станичников! мириться с тем, что тебя грабят, и бездумно ждать каких–то «улучшений жизни»?

Иосиф оторвался от еды:

— Мне нравится восточная пословица: «Кто не хочет держать чёрную рукоять меча, против того обратится его сверкающее остриё».

Козлов кивнул:

— Сейчас бы им всем восстать, а поднялись какие–то сотни…

Говорили о казаках, и Иосиф вдруг порывисто ринулся в классику:

— Вспомните, пожалуйста, «Тараса Бульбу»…