Комендантский час

— Павлик, не думай о худшем, ты обязательно вернешься, и вернешься с победой! — горячо уверяла его Валя. — А прошлое пусть тебя не тревожит. Слишком тяжелое было у нас детство без мамы, поэтому мы и срывались часто, и ссорились.

— Был я и у Надежды Васильевны... — У Павлика на щеках проступил румянец. — Стыдно было смотреть ей в глаза, сказал, что глупым был, просил не поминать лихом, чтоб легче мне воевалось.

— А она? — поинтересовалась Валя.

— Поцеловала меня и вся в слезах пожелала мне удачи... И еще сказала: «Я верю в победу и в нашу молодежь». Легко как-то мне стало после разговора с нею, словно груз с плеч свалился.

Он посмотрел на улицу, где проходила колонна красноармейцев. Колонну обогнала полуторка со связками обмундирования в кузове. «Может, среди этих связок и мой комплект», — мелькнула мысль. Вслед за машиной появилась танкетка. На ее борту было написано: «Смерть фашизму!»

— Одного я только не знаю, — задумчиво произнес Павлик, — скоро ли настанет конец войны?

— Я тоже не знаю, — торопливо ответила Валя.

Их звали обедать, но Павлик не мог расстаться с Валей, хотел высказать ей все, о чем думал. Быстро произнес:

— Если я действительно не вернусь, Валя, то знай, что погибну честно, буду драться до конца и в плен не сдамся.

— Павлик, ты вернешься, — снова убеждала его Валя, — вернешься героем, я это чувствую. Я тоже не стану сидеть сложа руки, и тебе не будет стыдно за свою сестру.

Сказав это, она порывисто обхватила обеими руками голову брата, привлекла к себе и расцеловала его.

— Долго еще ждать? — окликнула из-за дверей Зина.

Как дети, взявшись за руки, они побежали на ее зов.

— Вот и мы!

...А на следующее утро, под проливным дождем, начавшимся еще ночью (в то памятное лето много выпало таких дождей), Валя заторопилась в Березань к своим друзьям из комсомольской бригады. В ее воображении то и дело возникал образ Павлика, слышались его слова: ...погибну честно... в плен не сдамся». Валя тогда и думать не могла, что это была ее последняя встреча с братом. Павлик действительно не вернется с фронта. Имя его будет в списках пропавших без вести, в списках тех, которые гибнут, не оставляя по себе никаких зримых следов, словно их и не было на свете.

4

На явочную квартиру к своему непосредственному руководителю — секретарю подпольного городского комитета комсомола (товарищи дали ему кличку Бригадир) Валя прибыла точно в назначенное время — к двенадцати часам дня. Дверь открыл сам Бригадир, ввел ее в комнату, находившуюся в конце коридора, и здесь ее ожидал сюрприз: она увидела еще одного (после Третьяка) знакомого по Киевскому авиазаводу — Павла Тимофеевича Громыко. Это был человек, в биографии которого, как в капле воды, отобразилась героическая история молодой Страны Советов. В годы гражданской войны Громыко воевал в рядах Красной Армии, громил интервентов и внутреннюю контрреволюцию. Когда Киев захватили деникинцы и обрушили на город белый террор (с конца августа до половины декабря 1919 года), двадцатилетний белорус Павел Громыко был связным большевистского подполья. Один раз попал в западню, и вражеская контрразведка приговорила его к расстрелу. Однако привести приговор в исполнение деникинцам не удалось — осужденный бежал из тюрьмы. И снова подполье, фронты, отчаянная игра со смертью. После окончания гражданской войны Павел Тимофеевич работал на заводе «Арсенал», там в 1933 году у него оторвало два пальца, и медкомиссия порекомендовала ему сменить специальность. С тех пор он навсегда связал свою судьбу с Киевским авиазаводом, где стал работать контрольным мастером. Не раз выступал Громыко с воспоминаниями о своей боевой юности перед заводской комсомолией, слушала его и Валя, и это было для нее прекрасной школой патриотизма, преданности делу революции.

Сейчас она и узнавала и не узнавала своего бывшего коллегу по работе. Усы, которых ранее Громыко не отпускал, копна черных волос (а помнит стриженым) изменили его вид, он стал как бы меньше ростом, только глаза остались неизменными — карие, с молодым блеском, будто отполированные.

— Павел Тимофеевич, вы?!

— Я, Валюша, я. — Он пошел к ней навстречу, протянул левую, неискалеченную руку. — А ты будто и не изменилась, хотя и не видел тебя лет... не припомню уж сколько. Кажется, давным-давно, еще в мирные времена. От Сергея Ивановича не было вестей?

— Нет. Знаю только, что отец эвакуировался с авиазаводом. Звал и меня с собой, но я не смогла выехать. Я тогда работала в Березанском районе на уборочной.

— Не жалеешь, что решила остаться в оккупированном Киеве?

— Наоборот. Я здесь принесу больше пользы.

— Правильно.

Вспомнили нескольких знакомых, некоторые памятные события из жизни заводского коллектива. Наконец Бригадир попросил Валю проинформировать его о том, что уже сделано в Шевченковском районе, за который она отвечала как член подпольного горкома комсомола. Такой же порядок был установлен и в партийном подполье: члены горкома контролировали районные комитеты партии и помогали им.