Комиссар госбезопасности

Оба соседа показались психически больными людьми. Саркисов, бывший когда-то рабочим текстильной фабрики в Тбилиси, всё время жаловался, что ложные обвинения в измене, предъявляемые ему, срывают срочное выполнение пятилетнего плана в текстильной промышленности. Он просил врачей помочь ему разоблачить прокурора Руденко, который мешает внедрению изобретенного им станка и увеличению производства текстиля, тем самым не дает ему получить звание Героя Социалистического Труда.

Сумбатов сидел на постели, плакал и кричал. Из отдельных бессвязных слов можно было понять, что сокровища Берии зарыты на даче Совета министров в Жуковке под Москвой, а не вывезены контрабандой за границу. Вскоре его крики сделались ещё громче. Вначале Павел думал, это реакция на уколы, но когда тот умер, выяснилось, у генерала был рак и его мучили невыносимые боли.

В «Крестах» Судоплатов стал инвалидом. Там ему вторично сделали спинномозговую пункцию, серьёзно повредив позвоночник. Павел потерял сознание, и лишь внутривенное питание вернуло к жизни. Особо тяжело переносил электрошоковую терапию, она вызывала сильнейшие приступы головной боли.

Когда пробыл в «Крестах» неделю, в Ленинград приехала жена. Это спасло его, так как ей удалось призвать на помощь многих их друзей, бывших сотрудников ленинградского МГБ. Больше всех помог дядя Эммы — Кримкер, обаятельный человек необыкновенных способностей. Сменив в жизни не одну профессию, он в каждой добивался поразительных результатов. Начав свою деятельность грузчиком в одесском порту, стал нелегалом ГПУ сначала в Румынии, затем в Аргентине, где жили его родственники, а с середины 50-х годов перешел на крупную хозяйственную работу в Ленинграде, затем одно время был коммерческим директором Ленфильма.

Его изобретательный ум придумал специальную диету для жидкого кормления и обеспечил Павлу регулярные передачи в палату, а чтобы снабжать его информацией, они с Эммой придумали иносказательную форму для получения таковой. Прием был прежний: книга в руках медсестры теперь оборачивалась письмами, якобы адресованными ей родственником. Таким образом жена дала знать, что «старик» (Сталин) был разоблачен на общем собрании «колхозников» (XX съезд партии), «бухгалтеры» (арестованные вместе с мужем) плохо себя чувствуют, условия на «ферме» те же самые, но у неё достаточно возможностей, чтобы продолжать всё и дальше.

Регулярные уколы аминазина делали Павла подавленным, и его настроение часто менялось. Свиданий с женой не было до конца 1957 года, затем их разрешили. В декабре супруги виделись семь раз. На каждом свидании присутствовали Цареградский и двое врачей. Павел не произносил ни слова, но на втором свидании не смог сдержать слез — жена сказала, что с детьми всё в порядке и в семье все здоровы.

Он также узнал, что Райхман амнистирован, Эйтингон получил двенадцать лет, и никто не верит в вину Судоплатова. Эмму по-прежнему поддерживают старые друзья, и ему следует начать есть. Павел на всё это молчал, считая, что свидания разрешили для выявления симуляции психического заболевания, чтобы избежать расстрела.

Через месяц, однако, он начал есть твердую пищу, хотя передние зубы были сломаны из-за длительного принудительного кормления. В результате стал поправляться и отвечать на простые вопросы. Условия содержания тут же улучшились — Павел стал получать солдатский рацион взамен тюремного. В апреле 1958 года подполковник Петров объявил, что исходя из состояния его здоровья, можно возобновить следствие.

В тюремном «воронке» Судоплатова доставили на вокзал и поместили в вагон для перевозки заключенных. Затем снова дорога, Москва и уже знакомая Бутырка.

Там он сразу же почувствовал, как существенно изменилась политическая ситуация в стране. Уже через два-три дня генерала навестило несколько надзирателей и начальник тюремного корпуса — бывшие офицеры и бойцы ОМСБОН, находившейся под его началом в годы войны. Они приходили поприветствовать и подбодрить, открыто ругая Хрущева за то, что тот отменил доплату за воинские звания в МВД, тем самым поставив милицию в положение людей второго сорта по сравнению с военнослужащими Советской Армии и КГБ. Возмущались и отсрочкой им на двадцать лет выплат по облигациям государственных займов, на которые всех обязывали подписываться на сумму от десяти до двадцати процентов заработной платы. Павел не знал, что ответить, но благодарил за моральную поддержку и за возможность самому побриться — впервые за пять лет.

Допросы между тем продолжились.