Комиссаржевская

Утром 27 января к Комиссаржевской пришёл доктор М. И. Слоним и привил ей оспу на обеих руках. Она ещё беспокоится о продолжении гастролей и просит дать в Самару телеграмму о том, что задержится. К вечеру её состояние резко ухудшается. В тот же день больную перевозят на Самаркандскую улицу в квартиру друга её детства, с которым когда-то в родительском доме они разыгрывали любительские спектакли, — А. А. Фрея. Больной предоставили большое изолированное помещение в четыре комнаты, в одной из них, окнами во двор, её и разместили. С ней остались Н. Д. Кистенёва, недавно принятая на работу по протекции сестры Ольги Фёдоровны и выполнявшая в поездке должность помощника уполномоченного, а во время эпидемии проявившая себя как опытная сестра милосердия, компаньонка Комиссаржевской мисс Фоглер и А. П. Зонов — в качестве секретаря. На помощь взяли ещё одну сестру милосердия и больничного слугу.

На следующий день газета «Туркестанские ведомости» поместила краткое сообщение о болезни актрисы: «Сообщаем, что талантливая артистка В. Ф. Комиссаржевская, доставившая столько эстетического удовольствия ташкентской публике, опасно заболела. Температура вчера доходила до 40 градусов. В виду неудобства лечения в гостинице предполагается перевезти больную на отдельную квартиру»[565]

. Температура около 40 градусов держится несколько дней, состояние больной не облегчается. Врач вторично прививает ей оспу. Вместе с Комиссаржевской в труппе шестеро заболевших. Слухи об эпидемии быстро распространяются, доходят до генерал-губернатора края А. В. Самсонова, тоже встревоженного появлением оспы.

2 февраля наступило неожиданное облегчение. Температура понизилась, больная пришла в себя, заговорила, попыталась есть. Однако процесс этот оказался чрезвычайно мучительным, поражены были все слизистые оболочки, не прекращался глубокий удушливый кашель. У неё страшный упадок сил. Но всё же улучшение налицо. Следующую ночь Комиссаржевская хорошо спала, утром рассказывала, что видела во сне Чехова. Настроение у неё бодрое, вот-вот собирается вернуться к делам, готова обсуждать продолжение гастрольной поездки. Постепенно выздоравливают и все остальные. В Петербург отсылаются обнадёживающие телеграммы.

7 февраля из больницы выписывается выздоровевший В. А. Подгорный и на следующий день привозит Комиссаржевской букет цветов. По лицам встретивших его он сразу понял, что ситуация в корне переменилась. Действительно, после почти недели надежды наступило резкое ухудшение. Температура снова поднялась, оспенная сыпь появилась на лице. Вечером по телефону Зонов рассказал Подгорному о последних распоряжениях Комиссаржевской: в случае своей смерти она просила никого не пускать к её телу, чтобы никто не видел её обезображенное лицо. Будучи ещё в сознании, она передала Зонову шкатулку с письмами и просила сжечь их в первый же час после того, как её не станет. Забегая вперёд скажем, что и то и другое поручение Зонов выполнил в точности.

9 февраля состоялся консилиум, признавший состояние Комиссаржевской фактически безнадёжным. «У больной были ещё проблески сознания. Видя осматривающих докторов, Вера Фёдоровна шептала: “разве, разве, разве”, потом громко, сознательно сказала: “будет, будет, будет”, но самое страшное впечатление произвели её последние слова. Врачи вышли из “красной” комнаты, где лежала больная, начали грустно делиться своими замечаниями, наступила пауза, и вдруг раздались стальные слова Веры Фёдоровны: “довольно, довольно, довольно!” Сказанные очистившимся голосом прежней Веры Фёдоровны Комиссаржевской, полные какой-то решимости и примирения с неизбежным, слова эти создали необычайное, жуткое настроение. В молчании, печально склонились головы консультантов, было ясно, что смерть неизбежна. Спасти могло только чудо»[566]. Оставалась слабая надежда на сердце, которое у Веры Фёдоровны всегда было крепким. Но организм не выдержал — отказали почки. «Около 10 часов утра 10 февраля, — вспоминает В. А. Подгорный, — в мой номер постучались. Вошли товарищи. Они сказали, что она умирает, что она непременно умрёт сегодня.

— Сколько времени она может прожить?

— Часа два, — ответили мне.

Кто-то сказал, что надо заказать гроб. Странно и страшно было услышать это слово. Ведь она ещё жива. Но слово было произнесено, и оно не оставляло никаких надежд. Я вышел и стал бродить по городу. На какой-то улице я присел на скамью. Вдруг я увидел гроб — белый металлический гроб — его быстро везли в том направлении, где была она»[567]

.

В 1.45 дня 10 февраля 1910 года Вера Фёдоровна Комиссаржевская скончалась. Цветы, которые накануне передал для неё Подгорный, были положены ей в гроб.

После смерти Комиссаржевской уполномоченный совета Российского театрального общества по Ташкенту Ю. Ф. Бонч-Осмоловский телеграфировал в Петербург о её кончине: