Комиссия

- Я тоже думала: когда среди человечества находятся великие разбойники, - значит, должно быть и обратно, должны быть святые. Когда бы не так, над всеми людям и давно бы уже разбой восторжествовал и давно бы нас всех загубили. А мы - вот оне, живые. И к тому же люди!

- Именно! - поддержал Зинаиду Калашников. - И мало того, мы на века хотим сделать между собою равенство и братство! То есть пойти путем кооперации, который скоро уже сто лет как объявлен в Англии, в городе Рочделе. Знаменитый, сказать, город: самое первое образова-лось там потребительское общество и назначило себе устав, который обязательно пойдет и пойдет вперед, покуда всё человечество не примет его для своего существования!

- Я с Калашниковым вполне согласный! - отозвался Устинов. - Ежели поглядеть, сколь в природе уже много сделано - какое сделано солнышко, какая земля, какие реки на земле, луга и леса и пашни, а также и мы - люди, - то ясно станет: не так уж много осталось делов, чтобы устроить справедливость между людьми, довести начатое до конца!

- У вас с Калашниковым получается навроде религии! - заметила Зинаида.

- Хоть и не навроде, а все-таки...

- А мне Англия нипочем! - заявил Игнашка. - В ей люди выдумают, а мне к чему? Вот и солдаты идут с войны и тоже сильно ругают агличанку - кабы не она, и мы не ввязались бы в нонешнюю войну с германцем! Тьфу! - вот как я на Англию! И на город Рочдел!

- Нет, мужики, так плюваться на разные государства всё ж таки не годится! - заметил Устинов. - Не годится, я знаю!

- Ну а ей-то што, Англии-то, когда Игнатий против ее? - спросил Половинкин. - Ей, поди-ка, энто ведь всё одно? Ты плюешься, Игнашка, а ей всё одно! Плюйся, Игнатий!

Калашников тоже сказал:

- Как раз надо наоборот, Игнатий, надо глядеть, где и как сделано разумно, и брать хотя бы и чужеземное разумение для собственной жизни. Иначе нельзя. Правда, Половинкин?

- А тут я скажу - не вовсе правда! - растопырил волосатые пальцы Половинкин. - Ну, што она - твоя кооперация? Она и снаружи и снутри в синяках ходит: снаружи ее бьют богатые буржуи, а снутри в ей самой оне же заводятся и подминают рядовых членов под себя. Хотя взять и нашу лебяжинскую потребиловку и маслоделку - разве не так было?

- И так было, и по-другому! - загорячился Калашников. - Сколь бедняков она спасла от разорения? И помогла им? И сколь сделала среди нас, лебяжинских, человеческого товарищест-ва?! Значит, то же самое: хорошее надо брать для жизни, худое - отбрасывать, и дело народа пойдет! И еще как пойдет-то! Народ - он же великий! Он всё может, до всего дойдет, ему надо только путь-дорогу хорошо определить!

- Верно, мужики, - снова вступилась Зинаида, - вот же люди сделали в агличанском городе хотя какую-то, а правду?! Может, и вы в своей Комиссии тоже сделаете ее сколь-нибудь? Так охота правды - жизни бы за ее не пожалела! Как бы знать, где она находится, - отнесла бы туда свою жизнь: нате, берите ее всю, мне и взамен ничего не надо, не нуждаюсь! А то ведь как: где война и убийство, так знают все, а где правда - не знает никто! И Зинаида вгляде-лась в Устинова и громко так, упрямо спросила его: - Так ты кого из святых знаешь, Устинов? Чье житие? Когда ты говоришь, что оне все ж таки были на свете, святые, - кого ты из них знаешь?

- Да никого я не знаю хорошо-то, - смутился Устинов. - Спрашивай вот Калашникова - он в церкви, было время, прислуживал.

- А кого-нибудь? Всё ж таки? - не унималась Зинаида.

- Ну, про Алексея вспоминаю. Читано было мною про божьего человека.

- Вот и рассказывай - почему Алексей из простого в божьего человека сделался?

- Отрешился от мира.

- Как отрешился-то?

- Жил у богатых родителей, в довольстве и сытости. Родители его поженили. А в ту ночь, как бы ему с молодой женой остаться на ложе, он взял да и ушел из дому. В нищие.

- Ой, дак он же, значит, и не любил невесту-то? И даже ненавидел?! Этак-то с ненависти только и можно сделать!

- Нет, это он ради святости.

- Ну какая же в том святость? Ну и не женился бы, и не давал бы невесте согласия, а то у ей-то в ту ночь как на душе образовалось - он и не подумал? Ежели она-то его любила?

Устинов смешался, как будто и сам был в ответе за божьего человека, а Игнашка сказал строго:

- Ты слушай, Зинаида! Сама спрашиваешь и сама же отвечать не даешь. Дак што там далее-то происходило, Никола? Неужто ни за што ни про што и пропала для обоих та первая ночка?

- Дальше семнадцать годов пробыл Алексей в нищенстве и в скитаниях, после вернулся домой.

- Ну а родители как его приняли на порог? Либо померли уже? - снова спросила Зинаида. - Семнадцать годов не сказывался - мыслимое ли дело?!

- А он им и тут не сказался, родителям. Он поселился у их в ограде, в хлевушке, как нищий, и оттудова кажный день глядел на мать свою, которая по ему непрестанно убивалась, и на невес-ту тоже глядел, которая так и жила под покровом жениха своего и так же убивалась и рыдала, как ее свекровь со свекром.

- И долго ли так продолжалось? - спросила Зинаида.

- Снова семнадцать годов.